"Кислоту" в Самару приехал представлять Валерий Печейкин. Корреспондент Волга Ньюс побеседовал с ним о том, почему театр больше похож на цирк, а кино - на живопись, зачем сценарию нужен воздух и чего не может показать режиссер.

- Вас хорошо знают как драматурга. Вы уже успели поработать над киносценариями "Дамы Пик" и "Дирижера" совместно с Павлом Лунгиным. Но "Кислоту" можно считать вашим дебютом как самостоятельного киносценариста. С какими проблемами столкнулись при написании сценария для "Кислоты"?

- Столкнулся с тем, что нужно брать ответственность за сценарий полностью на себя. Хотя, конечно, мы его делали и обсуждали со всей командой фильма. Сценарий - это тот груз, который нужно вытягивать самому, и это очень долго. Я осознал, что киноязык разительно отличается от языка театра. И все это стало для меня каким-то новым этапом. Я почувствовал эволюционный скачок. Как будто бы я еще вчера плавал в воде, сегодня вышел на сушу, а завтра должен полететь.

- Но вы же не в первый раз столкнулись с различиями в языке театра и кино. Вы адаптировали киносценарий "Идиоты" Ларса фон Триера для "Гоголь-центра", написали пьесу по мотивам фильма Михаила Ромма "Девять дней одного года"... Где проходит для вас граница между театром и кино? И существует ли она?

- Это грань более чем четкая. В театре зритель видит со своего места всю сцену и всех актеров, его взгляд задан только местом в зале. В кино все видят приблизительно одно и то же. Но в нем больше скачок во времени, иная крупность кадра. Кино делается один раз и навсегда, его нельзя переиграть. Если оно смонтировано, то оно смонтировано. В театре ты всегда знаешь, что можно что-то поправить. В театре ты занят в основном тем, что пробиваешь зал громкостью, светом, эффектами. А в кино ты рассказываешь историю не только словами: здесь есть еще и жизнь сознания, которую ты стараешься передать. В "Кислоте" мы не хотели делать телетеатр. Много российских фильмов сделано как телетеатр: двое говорят, их снимают "восьмеркой", обязательный общий и средний план. Нам такое было не нужно, мы хотели делать кино. Как мне кажется, у нас получилось.

- Вы рассказывали, что много работали над сценарием вместе с режиссером. Есть даже история, как вы все переписали, но в итоге вернулись к первому варианту рукописи. Почему так случилось?

- В первом варианте был тот "воздух", который оказался необходим для кино. Эта история стала опытом, открытием того, что иногда исправления в сценарии приводят к его ухудшению. И ухудшение это как раз, когда ты выкачиваешь тот самый "воздух", которым он "дышал". Например, как в комнате, когда решили, что здесь слишком пусто, убрали воздух, и стало нечем дышать, все сжалось в бульонный кубик. Так же происходит и в кино.

- Расскажите подробнее, что вы подразумеваете под понятием "воздух" в кино.

- "Воздух" в кино - это передача информации. Если есть "воздух" в журналистике или в лекции, то это пустота. А в кино "воздух" порой дает больше информации, чем режиссер, так как "воздух" заполняется догадками самого зрителя. В этом плане кино похоже на быстрый суп, который можно просто открыть и развести водой. Вода, в этом смысле, к супу не прилагается. Вода - это представление самого зрителя, его слезы и эмоции, которые строго субъективны. Если в фильме уже есть эта вода, то кино зрителю не нужно. Правильный фильм устроен так, что зритель подключается к нему и наполняет его своими мыслями, надувает его, как воздушный шарик. Хорошее кино как раз и отличается необходимостью совместного дыхания со зрителем. Я надеюсь, что в "Кислоте" у нас так и получилось.

- Какое искусство - театр или кино - вы считаете сегодня более свободным и актуальным?

- Актуально любое искусство. Театр сейчас просто дешевле, и за ним меньше следят. Он свободнее еще и в творческом смысле. То, что возможно в театре и требует оправданий, в кино, увы, не работает. Артист, как правило, не смотрит в кадр. В кино нужно думать над каждой секундой времени, так как оно снимается раз и навсегда, и здесь права на ошибку гораздо меньше. В театре больше вольностей. В этом смысле театр гораздо ближе к цирку, а кино гораздо ближе к живописи.

- В одном интервью вы говорили про такой принцип жизни: "умный человек умеет правильно ставить цели и вовремя от них отказываться". От каких целей вы отказались за последнее время?

- Я понял, что плохо разбираюсь в youtube, плохо понимаю, как устроено блоговедение... Мне бы очень хотелось это понять. У меня был некоторый опыт в этой сфере, но здесь еще много нужно изучать. Это такая цель, от которой я не то чтобы отказался, но отложил ее в сторону. А цель, от которой я отказался совсем, - ставить перед собой задачу сделать что-то грандиозное. Ведь если ее так ставить, то точно ничего не получится.

- Почему? Как вы тогда формулируете свои цели?

- Сделать что-то грандиозное не может быть задачей. Как не может быть задачей поесть, так как это всего лишь процесс для поддержания жизни. Я придерживаюсь принципа "мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть". Не надо никогда ставить перед собой творческие задачи, нужно ставить только технические. А творческая задача выясняется, когда ты уже закончил работу. Работа сама тебя комментирует и говорит, какой ты.

- Свою творческую задачу в фильме "Кислота" вы достигли?

- Думаю, что да. Мне было еще лет шестнадцать, когда я захотел снять что-то про свое поколение. Но сказать по этой теме я был готов только в тридцать три. Я понял что-то, только когда мне исполнилось два раза по шестнадцать плюс один год.

- В одном из интервью вы сказали, что люди по большей части отвратительны…

- Кроме тех, кто живет в Самаре, конечно же.

- А как вы подходите к созданию образов своих персонажей в сценарии? Они тоже отвратительны, или это люди какого-то иного порядка?

- Накануне у команды "Кислоты" была творческая встреча со зрителями в Москве. И после показа один молодой человек сказал, что наши герои выгладят отвратительными, что у них низкие мотивации. Но это не так. Персонажи и этот парень - просто разные люди. Мне было перед ним стыдно за то, что мы все так на него наехали. А было видно, что перед нами, не люблю это словосочетание, но хороший человек. Вот хороший человек пришел в кино. Посмотрел про своих сверстников, которые совсем не такие хорошие, как он. Возмутился. Сказал нам об этом. Мы его обругали. И когда он уходил, было видно, что мы ему ничего не сказали ни в фильме, ни после. Мне правда неудобно, потому что я хотел ему сказать лишь одну вещь: кино - это искусство, и оно так устроенно, что не ставит перед собой задачи мотивировать людей на добрые поступки. Кино может проповедовать и убеждать, но это необязательный режим. Наше кино гораздо ближе к ночи, к сновидению. Во сне мы делаем гораздо более ужасные вещи и с нами происходят гораздо более страшные события. Мы не знаем, откуда это, ведь днем мы не такие. В "Кислоте" наступает такая ночь, а заканчивается она рассветом.

- Формат "новой драмы" в кино был очень популярен десять лет назад. А что сейчас она дает зрителю? Чем интересна сегодня в широком спектре современного кинематографа?

- Нам нужно понять, что мы называем "новой драмой". Новая драма одновременно использует и новый способ рассказа, и выводит на передний план темы, о которых обычно не говорят. Сегодня в нашем довольно консервативном кинематографе "Кислота" обращает внимание на то, что у нас принято не замечать, что у нас и темой не считается. Я думаю, "Кислота" будет полезна потому, что она на русском языке описывает часть той реальности, которую обычно все знают, о которой все пишут в фейсбук или даже в личный дневник, но никто не считает это темой для искусства.

- Будете дальше продолжать писать сценарии для кино? Может, уже есть какие-то темы, которые вы бы хотели пустить в работу?

- Да, но сейчас нужно немного отдохнуть. Я как сценарист хотел бы поработать над историческим материалом. Я вдохновился историей композитора Дмитрия Шостаковича - супер-звезды своего времени. Но я бы не хотел рассказывать о нем прямо, потому что он еще слишком живая фигура, чтобы позволить о нем что-то придумывать. История из 1950-х годов, когда великий человек оказался под домашним арестом и к нему приходил консультант и рассказывал про марксизм и ленинизм. Мне захотелось об этом подумать, потому что мой друг и коллега Кирилл Серебренников сейчас находится под домашним арестом. И эта ситуация мне показалась очень интересной и точной в плане отношения художника и его собственной квартиры, где он находится. Когда квартира становится для художника центром Вселенной. Мне кажется, было бы интересно реализовать это в кино.