Точка отсчета

Нефтегазоносность Урало-Поволжья была известна еще с ХVII века, в конце XVIII-го там начались целенаправленные поиски углеводородов, и вопрос об их использовании был поставлен на государственном уровне — перед Горным ведомством, а также Академией наук.

Спустя почти два столетия геолого-поисковых работ (в 1929-32 гг.) промышленные запасы нефти в данном макрорегионе были обнаружены. Однако, его перспективность вызывала дискуссии, умозрительность которых объяснялась двумя основными факторами.

Во-первых, тогдашней технической невозможностью глубокого бурения - вышки строились деревянными, а бурстанки приводились в действие с помощью паровых машин с котлами на дровах, угле и нефти, причем в рабочем состоянии зачастую находилась лишь половина из них.

Во-вторых, нехваткой научных знаний - в то время нефтяники не умели с достаточной точностью определять расположение месторождений и искали их, опираясь, в основном, на собственную геологическую интуицию.

Тем не менее, геологическое изучение Урало-Поволжья продвигалось — в основном, за счет энтузиазма и о авторитета академика Ивана Губкина, который был убежден в наличии там крупных месторождений нефти.

Конец спорам о большой Урало-Поволжской нефти положило открытие в 1932 г. Ишимбаевского месторождения в Башкирии, которое, согласно принятой классификации, относилось к разряду крупнейших. Фонтанные выбросы нефти и газа подтвердили гипотезу Губкина, согласно которой геологическое строение данной территории предполагает залежи углеводородов в песчаных коллекторах девонских отложений на довольно больших (по тогдашним меркам) глубинах 1600-2000 м.

Стало понятно, почему разведочные скважины, пробуренные под Сызранью и на Самарской луке (в Яблоневом овраге) в 1931 г. не обнаружили нефть: ведь их глубина едва превышала 1000 м.

Накануне войны

Несмотря на наличие предпосылок для увеличения отечественной нефтедобычи, темпы ее роста стали падать: если в 1927–1932 гг. добыча нефти в СССР возросла на 100%, то в 1932–1937 гг. — всего на 33%, а накануне войны и вовсе на 9%.

Вопреки мировой тенденции, в период 1930-40 гг. нефтедобыча в стране развивалась вдвое медленнее, чем угледобыча, что, впрочем, соответствовало приоритетам, заложенным еще в плане ГОЭЛРО. Причем, уже было всеобщее понимание, что противостояние СССР и Запада будет "войной моторов", в которой выиграет тот, у кого больше нефти и горючего.

"Кто владеет нефтью, будет владеть миром: благодаря мазуту господствовать на море, благодаря авиационному бензину — в воздухе, а благодаря автомобильному бензину и осветительному керосину — на суше", — писал в то время генеральный комиссар по нефти и снабжению нефтепродуктами Франции Анри Бенарже.

Еще одним стратегическим просчетом стала слишком медленная разработка Волго-Уральского нефтяного района: современные историки расценивают этот факт как "величайшую загадку советской истории нефти". И действительно, вместо ускоренной диверсификации нефтедобычи за счет Урало-Поволжья — макрорегиона, удаленного от границ СССР, — руководство страны (во многом по бюрократической инерции) продолжала делать ставку на ресурсы Кавказа (Баку, Грозного и Майкопа). К 1941 г. там добывалось более 70% советской нефти, а на территории будущего "Второго Баку" всего 6,5%.

Внимание к Урало-Поволжью и финансирование его ускоренного освоения резко выросли в ответ на реальную угрозу захвата фашистами большей части советской нефтяной инфраструктуры на юго-западе страны. Если в годы довоенных пятилеток на "Второе Баку" приходилось 5-10% капиталовложений в отечественный нефтепром, то в 1942 г. — уже 41,6%, а в 1943 г. — почти 60%. Как результат удельный вес этого макрорегиона в совокупной добыче СССР к концу войны вырос в 2,2 раза — до 14,6%.

Нефть по мобилизации

Во время войны нефть стала не просто стратегическим ресурсом, а решающим фактором победы. К июню 1941 г. СССР в разы превосходил фашистскую Германию как по добыче нефти, так и по ее запасам.

Гитлер же с его союзниками находились в жесткой зависимости от поставок нефти из внешних источников, и ослабить ее не удалось ни за счет принятой в Германии в 1936 г. госпрограммы геологоразведочных работ, ни за счет производства синтетического топлива. Захват же нефтяных районов на Кавказе, Ближнем Востоке и в Северной Африке был сорван усилиями стран-участников антигитлеровской коалиции.

Однако, в начальный период войны возникли немалые проблемы со снабжением Красной Армии горюче-смазочными материалами (ГСМ). Во-первых, 90% их запасов располагались в приграничных военных округах и сразу же оказались в зоне боевых действий. Во-вторых, к осени 1941 г. было потеряно около 600 тыс. т топлива, включая мобилизационный резерв, а эвакуировать в тыл удалось лишь 60 тыс. т. И наконец, стране остро не хватало времени для создания инфраструктуры по доставке на фронт боеприпасов и горючего.

В начале 1942 г., едва оправившись от провала блицкрига и поражения под Москвой, фашистские войска начали вплотную готовиться к захвату кавказских месторождений нефти. Этой операции Гитлер придавал огромное значение: он даже заявил, что если Германия "не получит нефть Баку, Майкопа и Грозного", ей придется закончить войну с Советским Союзом.

Вплоть до января 1943 г. вдоль всего Главного Кавказского хребта — от Эльбруса до Новороссийска — шли кровопролитные бои, в результате которых прорыв фашистов к нефтепромыслам Апшеронского полуострова был остановлен.

После этого поражения Гитлер решил отрезать центральные регионы страны от бакинской нефти, для чего главный военный удар был перенесен с Кавказа на Сталинград, где развернулась битва, приведшая к началу коренного перелома войны в пользу СССР. Тем временем, усугублялась и без того сложная ситуация со снабжением Красной Армии ГСМ: в 1942 г. Советский Союз лишился краснодарской нефти, были разрушены производственные мощности в районе Грозного, а бакинский нефтепром работал фактически в прифронтовой зоне.

В качестве стратегического резерва оставалось Урало-Поволжье, но эта территория к началу войны оставалась недоразведанной, а ее нефтяная инфраструктура фрагментированной: там не успели построить развитую сеть нефтепроводов и создать достаточно мощную нефтепереработку. К тому же, этот тыловой макрорегион должен был ударными темпами переваривать поток предприятий нефтепрома, спешно перебазируемых сюда из южных и западных областей СССР вместе со своим оборудованием и персоналом.

Перед ними ставилась самые амбициозные задачи по форсированному наращиванию добычи нефти, объемов ее переработки и транспортировки для нужд фронта. Причем решать эти задачи требовалось в том мобилизационном режиме, в котором впоследствии реализовывались ядерный и ракетный проекты. Речь идет о концентрации всех имеющихся (как правило, сильно ограниченных) ресурсов на главной в данный момент цели и о достижении ее любыми средствами, вплоть до принудительных, а в качестве базовых ценностей в людях укоренялись патриотизм, советский коллективизм и готовность терпеть любые лишения ради грядущей Победы.

"Этот день мы приближали, как могли"

"Все основные материально-технические средства и самые квалифицированные кадры геологов, бурильщиков и строителей концентрировались в тех районах, где с минимальными затратами можно было достигнуть быстрого роста добычи нефти, — рассказывает профессор Самарского государственного технического университета Владимир Курятников. — Именно к таким в 1942-43 г. г. относилась территория деятельности "Куйбышевнефтекомбината".

Как результат производство "черного золота" в Куйбышевской области росло опережающими темпами — в годовом исчислении на десятки процентов (таблица): в 1941 г. на 74% по сравнению с предыдущим годом, в 1942-м — на 34%, в 1943-м — на 42%, в 1944-м — на 22% и в 1945-м — на 17%. А всего за годы войны добыча нефти в этом регионе увеличилась почти в пять раз.

В 1942 г. — с запуском Сызранского НПЗ — в Куйбышевской области возникла быстро развивающаяся нефтеперерабатывающая отрасль. В 1944 г. вступил в строй Куйбышевский НПЗ, а после войны (в 1951 г.) был построен Новокуйбышевский НПЗ. Совокупные мощности этих заводов позволяли перерабатывать до 30 млн т нефти в год, и чтобы загрузить их, нужно было выходить на новые месторождения углеводородов при весьма скудных во время войны ресурсах. Для решения этой проблемы нефтяники находили новые технологические решения.

Одним из них было турбинное бурение. Инновационный в то время инструмент — турбобур — позволил реализовать технологию кустового направленного бурения, когда вместо одной вертикальной скважины на площадке бурятся сразу несколько наклонных, веерно направленных к продуктивному горизонту. Такой подход сильно сокращал время на перемещение и монтаж буровых установок, повышал механические скорости бурения в 8-10 раз, а также уменьшал протяженность всех коммуникаций. В апреле 1942 г. авторы многоступенчатого турбобура, принятого к использованию всех нефтяных районах "Второго Баку", были удостоены Сталинской премии.

Перечень тогдашних инноваций включал также крупноблочное скоростное вышкостроение, передвижные буровые установки, глубинные насосы и компрессоры, бесколонную конструкцию скважин, а также набор способов увеличения нефтеотдачи продуктивного пласта.

Впрочем, примитивно-тяжелого ручного труда тоже хватало. К примеру, при создании на Сызранском промысле земляных емкостей для нефти люди на носилках и в ведрах таскали кирпич и раствор, копали траншеи нефтепроводов, землянки, поднимали и опускали сваренные плети труб, строили подъездные дороги. В 1941-44 г. г. в условиях горного рельефа Жигулей были проложены десятки километров нефтепроводов, в том числе магистраль Яблоневый Овраг — Зольное — Батраки — Сызрань.

Станки-качалки, построенные из дерева своими силами, зачастую тоже устанавливали вручную, причем во время суровых военных зим, когда эти станки и другое нефтяное оборудования заваливало снегом. Не легче было и весной: паводковые воды заливали электродвигатели станков-качалок, и их приходилось приподнимать над землей. В бригадах подземного ремонта скважин работали преимущественно женщины и подростки. Но самая неквалифицированная и тяжелая работа легла на плечи спецпоселенцев и заключенных ГУЛАГа.

Люди не щадили себя, они работали под лозунгом "Каждая тонна нефти — это наш залп по Гитлеру". Как и все труженики тыла, работники отрасли отдавали в фонд обороны не только свои сбережения, но и весомую часть месячного заработка. К примеру, в феврале 1943 г. коллективы Сызранского НПЗ и треста "Востокнефтестрой" буквально за несколько дней собрали 900 тыс. руб. на эскадрилью "Куйбышевский нефтяник". В феврале 1944 г. работники треста "Сызраньнефть" внесли на строительство самолетов 233 тыс. рублей, а коллектив "Кинельнефть" пожертвовал 220 тыс. рублей на строительство танковой колонны. И такие инициативы во время войны были повседневным бытом.

Большая нефть Жигулей

1943 г. не оправдал ожиданий от нефтепрома: добыча по сравнению с годом предыдущим упала на 18% в целом по СССР и на 24% по РСФСР. Поскольку в это время Куйбышевская область дала прирост нефтедобычи на 42%, логичным выглядело существенное увеличение инвестиций в нефтепром Урало-Поволжья на 14,2% (с 41,6% от общесоюзных капиталовложений в нефтедобычу в 1942 г. до 55,8% в 1943 г.). Правда, поначалу к радикальным переменам это не привело: основной объем нефти по-прежнему добывался из скважин с небольшими дебитами (по 7-10 т в сутки) с глубин не более 1200 м, соответствующих отложениям каменноугольной и пермской систем.

В период 1939-43 г. г. по инициативе руководителей треста "Сызраньнефть" Геннадия Рыжова и Ивана Ткаченко было пробурено девять разведочных скважин на девон, но желаемого результата они не принесли. В этой ситуации ряд геологов и руководителей отрасли снова усомнились в перспективности Волго-Уральского бассейна и отвергали все доводы сторонников академика Губкина в пользу бурения на девонские горизонты, где, согласно его теории, на глубинах 1,5-2,0 км должно было находиться более половины нефтяных запасов Волго-Урала.

Дело решили острая необходимость увеличить поставки нефти для нужд фронта и тыла, а также энтузиазм нефтяников. К Рыжову и Ткаченко присоединились директор "Куйбышевнефтекомбината" Александр Васильев, главный геолог предприятия Ахмед Мустафинов и старший геолог Ставропольского нефтепромысла Ираклий Квиквидзе. Совместно им удалось убедить партийно-хозяйственное руководство пойти на риск и дать "добро" разведочному бурению на девон.

9 июня 1944 г. куйбышевские нефтяники все же добыли первую в стране девонскую нефть — скважина N 41 в районе Яблоневого оврага была сдана в эксплуатацию мастером Василием Раковым с суточным дебитом 212 т, а уже 31 августа мастером Абдулой Сабирзяновым была пробурена вторая — с дебитом 160 т.

После открытия девонской нефти в Жигулях она была найдена в Башкирии (гигантское Туймазинское месторождение) и в Татарии (гигантское Ромашкинское месторождение). К 1945 г. удельный вес девонской нефти в общей добыче из волго-уральских месторождений составил 24%. А к концу 1958 г. промышленные запасы в девонских отложениях составили более 52% от совокупных промышленных запасов страны.

Так на территории Урало-Поволжья была создана прочная база для развития мощных нефтяных промыслов, а "Второе Баку" стало полигоном для испытания и внедрения новых способов нефтедобычи и нефтепереработки.

Создание полноценной альтернативы кавказскому нефтяному бассейну имело огромное значение для улучшения геополитического положения СССР и во многом предопределило его победу над фашистской Германией. За счет героического труда нефтяников Красная Армия на всех — даже самых сложных — этапах войны была обеспечена ГСМ.

Кроме того, на территории "Второго Баку" в годы войны был накоплен бесценный опыт управления топливной отраслью в экстремальных условиях. На его основе в 1960-70-е годы проходило освоение нефтяных и газовых месторождений Западной Сибири, которые по сей день остаются главным источником доходов российского бюджета. И в этом видится еще одна параллель с атомным и ракетным проектами, эффект от которых в полной мере проявился уже в послевоенный период и продолжается в настоящее время.