- Можно сказать, случайно выяснилось, что я знаю, кем был нотариус Смирнов, где он жил. Но я знал его именно как нотариуса. Вы стали рассказывать о нем, и стало ясно, что всю свою жизнь он занимался литературой, театральной и литературной критикой, вел очень серьезную и полезную общественную работу, встречался с известными русскими и советскими писателями, а с Горьким вообще был, что называется, накоротке. Почему мы не помним этого незаурядного человека?

- Занимаясь Смирновым и другими самарцами, оставившими след в истории, я открывал Океаны, как океанолог. Думал, ну как же это так, что мы их не помним? Возмущался и недоумевал. А потом мне это своими работами объяснил философ Мераб Мамардашвили. Он сказал, что забывать - это в природе вещей.

Трава зеленая взошла, потом пожухла, на следующий год ее нет, и о ней все забыли. В человеческом обществе, в культуре, может, не совсем, как в мире природы, но одно уходит, другое приходит, и забвение - это нормально.

А вот память, говорит Мамардашвили, - это вопреки времени, вопреки природе вещей. Она не бывает сама по себе, она бывает только усилием, усилием воли. Мамардашвили говорит, что должны существовать некие приставки к нам, некие органы, через которые мы пропускаем себя, чтобы становиться людьми, и одной из таких приставок служит как раз память. Мы должны этот орган постоянно заставлять работать.

И то, что мы забываем Смирнова, других людей, - это ненормально. Объяснимо, но ненормально.

Это философия. А теперь - практика. Первую книжку Смирнова мы выпустили в 2006 году, прошло 12 лет. А о скольких известных современниках Смирнова вышли еще книжки?

Вот, я видел, Евгений Шеремеев написал книжку об Александре Клафтоне, Татьяна Алексушина - о дворянах. И все. Ну или почти все. Забвение - нормально, ненормально то, что припоминания не происходит. Да, забываются люди. Историческая эпоха ушла, революция, войны, просто поколение умерло, потомков не осталось, переехали, как у Смирнова, в Москву. И все. Но припоминание-то должно работать, механизмы должны быть.

- А каким образом и когда проявился талант Александра Смирнова как поэта, очень интересного театрального критика?        

- Что касается его интереса к литературе, наверное, так совпало - он оказался в Петербурге в тот момент, когда человек, мало-мальски реагирующий на вызовы мира, не мог этим не заинтересоваться. Я думаю, он и на лекциях практически не бывал - из театра ходил на литературные вечера, в какие-то кафе, где они проходили. А приехав в Самару, которая продолжала дремать, решил, что должен в одиночку или с помощью очень немногих себе подобных объяснить Самаре, что мир-то меняется.

И он изо всех сил стал это делать, начал писать стихи, которые публиковались в "Самарской газете" под псевдонимом Аргунин. Стихи, на мой взгляд, средненькие. Он делал вид, что он символист, декадент. Но он не все в декадансе понял, не все усвоил, это было такое внешнее подражание. Думаю, что оно его самого где-то не устраивало, раздражало. Я бы сказал, что он был уютно-провинциальным по своему складу, по воспитанию.

Да, Смирнов говорил о тенях, но в душе их не было. Наоборот, все было прекрасно и в бытовом плане. И женился он, и была у него нотариальная контора. И декаданса здесь не было. И поэтому как начал он писать стихи, так же с удовольствием их и оставил, прекратил их печатать. Он понял, что может и должен заниматься другим.

Он посмотрел чеховскую "Чайку", видимо, совершенно его переломавшую. Пришел к пониманию, что Мережковский и Бальмонт с их прогнозами и страхами - это все ничто. Вот Чехов ему открыл, что такое сегодняшний мир. И тогда, как я пишу в предисловии к книге Смирнова, "застрелился один Треплев и родился другой Треплев". В тот момент поэт Аргунин умер, он больше не публикует стихов, он теперь будет писать литературно-критические, театрально-критические статьи, как Александр Треплев.

- Он взял себе такой псевдоним?

- Да, он станет Треплевым. Он останется нотариусом Смирновым, а в быту станет Треплевым. Ему даже письма приходили как Александру Треплеву.

- А как произошло знакомство с известными писателями - Горьким, Андреевым, Гариным-Михайловским? Ну, с Горьким я понимаю, Алексей Максимович одно время жил в Самаре, сотрудничал с "Самарской газетой". А остальные?

- Начнем с Горького. Он приехал в Самару без денег, без связей, не имел крыши над головой. Единственное, что было, - рекомендательное письмо или записка, с которой он пошел к Позернам - знакомым его нижегородских покровителей: "Пригрейте". И Позерны - Карл Карлович и Мария Сергеевна, его жена - стали Горького пригревать.. Марии Сергеевне потом Горький посвятит второй том своего первого собрания сочинений.

Они его во всех смыслах пригревали: денег ему дали, устроили на квартиру - ту самую, на нынешней улице Степана Разина, 26. Там жил брат Марии Сергеевны - Дмитрий Сергеевич Кишкин. Горький жил в полуподвале этого дома. Смирнов по соседству тогда не жил, он гораздо позже там себе дом построил.

На первом этапе знакомства Горького со Смирновым что это было за знакомство: Смирнов - известный нотариус, в средствах совершенно не стеснен, в городе со всеми так или иначе знаком, уважаем. Он - депутат, как бы мы сейчас сказали, городской думы - гласный. Он заведует думской театральной комиссией. Поэтому Смирнов Горькому покровительствовал. 

Отношения их не всегда были гладкими. Двое молодых мужчин. Смирнов женат на дочери Позернов, Зинаиде Карловне, Горький приехал из Нижнего и с женским вопросом у него все не устроено. Он попадает к Марии Сергеевне, дочка у нее прекрасная, и он сейчас же влюбляется в Зинаиду Карловну. А тут - Смирнов… Поэтому они были, как говорят, на ножах.

- Есть свидетельства?

- Если посмотреть переписку Горького с Екатериной Павловной Пешковой, то понятно, что к Смирнову он относится неровно. Есть письмо Горького Чехову, в котором, в частности, есть такое: "Вот сегодня проводил гроб Зины (она умерла в Москве, оставив четверых детей) Смирновой. Несколько лет назад мне казалось, что я не смогу жить без нее. А сегодня проводил и поехал смотреть в театр "Снегурочку". Вот, дескать, какая жизнь пошлая. То есть, пусть с опозданием, но признался, что любил.

Ну, а потом отношения Смирнова с Горьким развиваются дальше, и уже Горький будет ему покровительствовать - когда Смирнова арестуют, уже после революции. У нас вот есть записка, написанная рукой Горького, и я вначале не понял, что это за записка. "Знаю Александра Александровича Смирнова как надежного человека и полезную творческую личность". И подпись - Максим Горький. 

Все просто - это "охранная грамота". Смирнов пару месяцев посидел в тюрьме, и его выпустили. Думаю, что эта записка сыграла свою роль. И Екатерина Павловна, жена Горького, защищала Смирнова. После революции его печатать перестанут, как нотариус он уже никому не нужен. Будет писать воспоминания о Горьком, обращаться к тому за поддержкой.

Время на месте не стоит, шахматные фигуры меняются. Через Горького Смирнов познакомился с другими писателями. С Леонидом Андреевым, например. Их Горький познакомил в Нижнем. Смирнов потом ездил к Андрееву на Черную речку. И Андреевы приезжали сюда, в Самару. Больше нигде этот факт не засвидетельствован. Смирнов их и встречал.     

С Буниным у Смирнова были гораздо более формальные отношения. Но две книжки о поэзии и о прозе Бунина - большие книжки - он выпустил, когда о Бунине серьезных работ еще никто и не писал.                   

- То есть, Александр Смирнов в то время был очень известной фигурой?

- Чрезвычайно известной. Сейчас его не помнят, но крупицы того, что он сделал, остались. Мы же с вами знаем Пушкинский дом, который позже стал Клубом имени революции 1905 года. А Пушкинским домом он в свое время стал по предложению Смирнова. Его после постройки называли Клубом народной трезвости, и именно Смирнов предложил назвать его именем Пушкина. Так что Смирнова, может быть, и не помнят, а Пушкинский дом знают.

После Алабина Смирнов заведовал музеем Александра II - был директором краеведческого музея того времени. Смирнов был очень востребованной фигурой, известным человеком, и эта востребованность и известность сразу после революции боком ему вышла.

- Первая супруга Смирнова была дочерью Карла Карловича Позерна. Насколько понимаю, он тоже был весьма известной фигурой в Самаре?

- Он, как сейчас бы сказали, был адвокатом, тогда говорили присяжный поверенный. Он был личным адвокатом Альфреда фон Вакано. Они оба немцы. Позерн был из Симбирска, учился в Москве, потом по политическому делу был выслан и оказался в Самаре, был достаточно успешным человеком.

Фон Вакано ведь вечно судился. Самарские господа в покое его не оставляли, и Позерн до самой своей смерти в 1896 году его отстаивал. Причем, видимо, достаточно успешно.

Но это было не единственным, чем Позерн занимался. Он прекрасно понимал, что не будешь воспитывать вот это болото - оно болотом и останется. Устраивал театральные вечера, сам играл, читал стихи наизусть, отрывки из литературных произведений. Играла его жена Мария Сергеевна. Смирнов в этом участвовал - и в Пушкинском доме, и в театре, и в Благородном собрании. Они все занимались воспитанием и просвещением.

Когда Позерн умер, на улице пройти было невозможно, вся Самара пришла его хоронить, это совершенно точно.

- После революции Смирнов остался в Самаре?

- Он мыкался. Сначала он попытался остаться здесь. Это мы сейчас с вами понимаем, что такое революция. Есть пределы этого понятия, есть оценки, есть понимание временных этапов. А те, кто лично ее переживал, об этом не особо задумывались.

Вторая жена Смирнова Зинаида Михайловна Славянова (актриса, режиссер и драматург, заслуженная артистка РСФСР, первая в советском театре женщина-режиссер и художественный руководитель. - Прим. авт.) была очень видной эсеркой, и когда здесь был КОМУЧ, она очень активно работала. Вместе с Климушкиным, министром внутренних дел КОМУЧа, выпустила книжку "Революция 17-18 года в Самарской губернии", была главным редактором.

Когда КОМУЧ разогнали, Славянова осталась здесь. Они со Смирновым попытались издавать  театрально-культурный проспект "Факел". Редакция была как раз в доме Смирнова на нынешней улице Степана Разина. Они никуда бежать не торопились, да и бежать-то было некуда.

Большевики со временем начали разбираться, что это за "Факел", чем там занимаются. И здесь проверяющие выяснили, что Смирнов неизвестно кого принимал в своей дореволюционной жизни, и Славянова неизвестно чем занималась. И вот они начали прятаться, развелись.

Смирнов уехал в Москву, там его, думаю, не без участия Горького пристроили в одну из структур Наркомпроса, он стал контролером литературной части театров. Немножко поработал. Потом ГПУ или ЧК снова разобрались, опять его за грудки. Смирнов вернулся в Самару. По сути, человек бегал, прятался.

Потом все немножко успокоилось, и Смирнов осел в Москве до войны. Во время эвакуации вернулся в Самару, где и умер в 1943 году.

- Занимался ли Смирнов при советской власти творческой и общественной деятельностью, насколько это было тогда возможно?

- При советской власти он писал статьи о Горьком, их было много. Он в свое время написал большую книжку об истории Самары с древних времен. Отправил ее Горькому. Алексей Максимович в то время уже чувствовал себя господом богом. Он посмотрел то, что прислал ему Смирнов, и предложил ему написать историю театра, быта Самары. Ну, по востребованной тогда схеме - как буржуазный быт гниет, а пролетарский рождается.

И Смирнов начал бесконечно переписывать свою книжку, ездил с ней из тогдашнего уже Куйбышева в Москву и обратно. Так ее и не опубликовал. Но то, что он печатал уже после революции, это и были кусочки из этой книжки о старом самарском театре и быте. Вряд ли это давало средства к существованию. Он как-то работал в коллегии присяжных, как-то существовал, по большому счету - нищенствовал.

- Вы сейчас работаете с материалами Самарского литературного архива. Насколько я понимаю, он был сформирован Смирновым?

- То, что сейчас называется Самарским литературным архивом, конечно, шире, чем архив Смирнова. Его архив - это, скажем так, жемчужина. Мы выпустили "Театр душ", книгу о самарском театре и быте, и оставшихся материалов еще на одну книжку хватит.

Мы уже потом собрали все его последние публикации - о театре, о кино. У правнучки нашелся еще целый ряд работ, о которых мы и не знали, они не были опубликованы: очерк о Гарине-Михайловском, несколько писем военного времени. То есть нашелся еще один интересный пласт, который не только Смирнова открывает, но и совершенно другой город.

- Сейчас как-то знакомят людей с историей и творчеством Смирнова, членов его семьи, или, опять-таки, все досадно забыто?

- Вот это и есть восклицательный знак нашего разговора. Мне кажется, что совершенно необходимо на трех самарских домах установить памятные доски. Во-первых, на том доме на улице Степана Разина, который вам прекрасно известен и который Смирнов построил. Пусть в силу обстоятельств ему там жить практически и не пришлось, но это был его дом, дом, куда очень многие приходили.

Конечно, на нем нужно открыть мемориальную доску. Пригласить родственников Смирнова на  церемонию открытия, чтобы они увидели, что память об их отце, деде, прадеде - жива.

Другая доска должна бы появиться на доме Карла Карловича Позерна. Дело здесь вот в чем. Все три дома Позерна была снесены, но на месте дома-памятника (а он был памятником), построили новодел - один в один. Сейчас это дом №94а на улице Степана Разина. В том доме побывало в свое время пол-учебника литературы конца XIX - начала XX века. И не только русской литературы. Все, кто приезжал в Самару, приходили к Позерну. Там был такой кружок, салон, если хотите.

И третий дом - это дом Екатерины Павловны Пешковой, жены Горького, на улице Чапаевской, 98. Собственно, Горький женился в этом доме. Там была свадьба Горького в августе 1896 года, там Екатерина Павловна жила в замужестве, жили ее родители, там умер ее отец. Сейчас это жилая коммуналка.

Значение Екатерины Павловны - тема для отдельного разговора. Она - не только жена Горького. В течение многих лет она возглавляла политический Красный Крест - единственную организацию, которая занималась защитой политзаключенных и их родственников. В последние годы было издано четыре или пять томов писем политзаключенных Екатерине Павловне Пешковой. Она - фигура даже не общероссийской, а мировой значимости.

В Самаре этот дом не то что не музифицирован, он вообще никак не отмечен. Его можно снести- и никто даже не заметит.

Эти три дома обязательно должны быть отмечены, и мне кажется, что это будет не для них, а для нас, если вернуться к началу нашего разговора.