- Есть мнение, что без ненормативной лексики вышла бы неплохая история для ТЮЗов.
- Я не согласен. Начнем с того, что мы прописали возраст зрителей - от 16 лет. Конечно, эта пьеса должна идти в драматическом театре. Мне просто повезло - Вячеслав Алексеевич Гвоздков каждый год "дарит" мне по спектаклю. И счастливое стечение обстоятельств - у театра как раз есть актерский курс при университете Наяновой. Это просто подарок судьбы, потому что "Невероятные приключения" можно поставить только так, с молодыми артистами, чтобы девочки играли своих ровесниц. Я большое удовольствие получаю от работы с молодыми артистами: занимаюсь еще и педагогической деятельностью, делюсь тем, что у меня есть, показываю им фильмы, например. Вместе с ними в спектакле занят заслуженный артист России Олег Белов.
- Критик Павел Руднев говорит, что ты написал пьесу о нравственной неразборчивости сегодняшних тинейджеров.
- Я не против такой трактовки. Сам я просто рассказываю историю, не думая о ее смысле. Как постановщик я, естественно, уже расставляю акценты, но как драматург рассказываю свою личную историю (а я, как и все, много раз сталкивался с предательством). В ней есть очень страшные места, есть смешные - все как в жизни. Если говорить о посыле, то я адресую этот спектакль прежде всего молодым родителям.
- Что ты хочешь им сказать?
- Я как режиссер адресую этот спектакль тем, кто либо планирует, либо уже воспитывает детей. И посыл мой очень простой: вместо того, чтобы выступать где-то на площадях и говорить: "я не хочу, чтобы мои дети смотрели и слушали то-то", - лучше пойдите к ним и просто поинтересуйтесь, чем они занимаются, поговорите с ними, посоветуйте. Когда друг детства жалуется: "Моя дочь ничего не читает!", - я его спрашиваю: "А ты сам когда последний раз книгу читал"? И он никогда ее не заставит! Ребенок делает что-то только тогда, когда видит, что это интересно взрослым. Это как детские спектакли - самые сложные, потому что ты никогда не обманешь ребенка. Если он заинтересовался, будет смотреть, если нет - все. Эта аудитория ложь чувствует интуитивно.
У героев пьесы лейтмотивом проходит мысль: "сейчас такое время". Но мне кажется, времена всегда богаты искушениями, дьявол принимает разные обличия. В советское время, наверное, был председателем райкома комсомола. Я пишу про то, что есть сейчас, и выход вижу только в том, чтобы родителям и детям развиваться вместе. В пьесе есть один момент, который я постарался сделать. Почему у Юли возникает симпатия к этому искусителю? Потому что он единственный поинтересовался тем, как у нее дела, какие проблемы.
В спектакле будут и страшные моменты, даже шокирующие. Театр ведь, мне кажется, должен заниматься тем же, чем занимаются родители, когда воспитывают ребенка, только на духовном уровне. Ребенок должен сначала ожечься, чтобы не притрагиваться больше к горячему. И так же зритель. Театр заставляет его сопереживать, в каком-то смысле даже заменяя жизненный опыт. Прививает рефлекс – что есть хорошо, что плохо. Поставить спектакль с "плохим" месседжем, прививающий человеку зло, невозможно. Это против всех законов. Естественно, мы всего лишь семафорим, делаем рефлекс условным. Знаешь, кстати, какое научное открытие предшествовало появлению системы Станиславского? Павлов открыл условные рефлексы. Наш спектакль – это тоже такое привитие "рефлекса на зло".
Но это все мои домыслы, а люди, может быть, увидят в премьере гораздо больше.
- От твоей предыдущей постановки, "Вентиля", эта отличается темой – там действуют скорее политические силы, здесь ты целиком и полностью сосредоточен на нравственных проблемах. И кроме того, в "Невероятных приключениях" есть элементы сказки. Чем постановочно будет отличаться этот спектакль?
- В "Вентиле" тоже есть проблема выбора, пластов там много. Просто мне интересно заниматься то одной темой, то другой. В этом спектакле другая сфера исследования, "Вентиль-2" же глупо делать. Что касается формы, то это будет такая, не побоюсь этого слова, страшная история, спектакль с элементами хоррора. Я для себя определил его жанр, но писать "страшная история" на программке не стал. Я вижу небольшое лукавство в том, чтобы заявлять жанр, тем более это как-то недостаточно "вкусно", даже агрессивно. Ты сразу задаешь зрителю рамки. Пишешь "страшная история" - а вдруг ему местами будет смешно? Лучше, если он придет просто на историю.
- У тебя само название задает рамки ожидания – такое типичное название для детского фильма.
- Да, кстати. И это не зря, оно задает настроение, настраивает на что-то сказочное.
- Ты не первый ставишь вашу с Муравицким пьесу, она идет в Пензе и Тюмени. Видел другие постановки?
- Нет, не видел. Вообще я радуюсь, когда ставят хорошие спектакли по моим пьесам, и я открываю для себя что-то новое в них, но и не сильно расстраиваюсь, когда ставят плохие. Мне радостно, когда мой материал кому-то интересен, но при любой возможности я ставлю его сам. Я бы и в Пензе сам поставил, если бы позвали.
При постановке современных пьес режиссеру нужно точно чувствовать стиль. Потому что здесь в рамках одной вещи соединяются и прямое высказывание, требующее определенного актерского существования, и художественные элементы, и элементы "школы", классического театра. Такой торт "Наполеон". При постановке нужно жонглировать, уметь переключаться, чувствовать стиль. Решить современную пьесу в одном жанре нельзя. В театре сейчас вообще кризис жанра.
- Да и в журналистике тоже. Везде.
- Да, мы приходим к тому, что все размывается. Вот я и беру двух школьников, выросших на "Гарри Поттере". У них ничего нет, кроме Гарри Поттера как отправной точки.
- Ты как режиссер можешь больше раскрыть в своем материале?
- Да не только в своем. Еще раз заявляю со всей категоричностью, что мое знание пьесы как драматурга ничего не дает мне как режиссеру. Когда я ставлю спектакль, я все равно забываю, что я его автор. Я текст не помню, когда репетирую. Это как кожные болезни и болезни скелета. Когда ты режиссер, ты работаешь с телом, а как драматург – со скелетом. Режиссер – это тот, кто прочитал пьесу и должен вытащить из нее то, что "попало" в него в данный момент. Это работа двух разных половин мозга: когда ты пишешь пьесу и когда ставишь спектакль. Много моих друзей-драматургов вообще социопаты, а режиссура – это работа с актером. 
- Что касается "скелета" – что у тебя происходит сейчас с драматургическими делами?
- Ну вот мы с Муравицким лауреаты драматургического конкурса "Евразия" за эту пьесу. Работаю над какими-то текстами. Но пока меня, честно скажу, больше интересует режиссура. Сейчас важно исследовать время – наше время особенно требует от человека тщательно в него вслушиваться. Так было всегда, но сейчас, мне кажется, особенно нужно. Раньше можно было спрятаться за идеологию, а сейчас ты сам ее создаешь. И пьеса, может быть, даже об этом. Мы остались один на один с миром. Нас уже никто не спасет, фиговых листков не осталось. Поэтому нужно меньше орать и больше вслушиваться - наверное, на этом я и закончу.