Сидя у Натальи дома на кухне, за чаем с пирогом и конфетами, я предлагаю ей тему разговора: о написанных и не написанных книгах, о театре, музыке и зрителях.
- Да, в прошлом году у меня вышла книжка, про которую ты еще тогда написала, "Поверх текучих вод", с названием, заимствованным из "Сказки о царе Салтане" Пушкина. А "воды" - при том, что это была первая прочитанная мною книга, в пять лет. Я думаю, что это название оказалась пророческим, потому что вскоре "Сказка о царе Салтане" была поставлена в нашем театре. А с тех пор написала еще кое-что. В продолжение первой книги, "Листочки древа познания". Что на этих листочках? Ну, например, описание не написанного мною романа. Роман этот я начинала около 1980 г., но с жанром не справилась. Поэтому роман существует не на бумаге, а только в некоем ментальном пространстве, и мне как-то жалко, что он так и не родился. Вот я и решила в книге оставить хоть какой-то след от него, какую-то метку. Как я теперь понимаю, видимо, я тогда попала под влияние романа Брюсова "Огенный ангел". Действие романа происходит в 1683 г., в монастыре несуществующей в природе секты симеонитов, с присущими этому сюжету реалиями. Например, там есть симеонитский хорал по-немецки и по-русски, есть русские и немецкие стихи, в духе немецкой религиозной лирики семнадцатого века сочиняемые главным героем.
Что касается книги в целом, то в ней есть рассуждения о любимых насекомых, о разного рода букашках. Они красавицы и умницы, у них не морды, а самые настоящие лица, и я разместила их портреты в книге крупным планом (каюсь, фотографии накачала из интернета), вот например портрет шершня - так у вот у него лицо советского интеллигента 20-х годов, может быть, описанного Юрием Олешей. В очках и с милой такой улыбочкой.
- А о любимом театре в книге есть главы?
- О театре вошло в следующую книгу. Которая называется ни много ни мало "Пятибуквие". Причем главы о театре сначала рождались скорее как сатирическое произведение, наподобие "Театрального романа". Но это было бы нехорошо: дело-то в том, что я люблю в нашем театре даже то, чего не люблю. И я убрала сатирический аспект и оставила только объяснение в любви. Оказывается, то, что смешно, тоже любишь. Ведь специально хожу на репетиции и каждый раз с удовольствие смотрю забавные места в постановках, например шмель в нашем "Салтане", или три белки…
- А о музыке?
- Я решила, что некоторые статьи, написанные не для музыковедов, а для людей, должны войти в книгу. Люди эти статьи действительно читают. Например, когда я еще работала в "Волжской коммуне", был момент, который меня очень растрогал и духовно поддержал. Меня командировали пропагандировать нашу газету в глубинку. И помню, как первый раз приехала в один из отдаленных районов области, с ужасом смотрю на собравшихся в клубе людей: "Боже, зачем я здесь? Что я им скажу? Да кто я вообще такая?", а представитель этой "глубинки" меня утешает: "Мы вас читаем, знаем", мол, не тушуйтесь. Вот тут я удивилась и растрогалась чуть не до слез: люди, выращивающие коров, жнущие и сеющие, читают еще и про Бетховена со Скрябиным!
- Помню, вы как-то рассказывали о том, как читали лекцию об органной музыке Баха рабочим сухогруза.
- Это мой любимый сюжет, в книге его нет, а было бы неплохо написать. Пригласили меня в юбилейный год Баха - 1985-ый, прочитать лекцию на сухогрузе. До этого я наблюдала эти страшные огромные баржи только издали, с дачной террасы. А вблизи, а тем более внутри сухогруз никогда не видела. Что меня там ждет? Взяла магнитофончик, какие-то пластинки, подвернувшиеся по руку: кантату, органную, клавесиннную музыку и иллюстрации соответствующие. Прихожу туда и смотрю на лица мальчиков, которых загнали слушать мою лекцию - страшновато, таким в темноте на пустынной улице не попадайся. Просто амбалы... Но куда деваться? Уже штепсель магнитофончика воткнут в розетку. Я ставлю пластинку, начинаю рассказывать, и вдруг я вижу живые, умные глаза, буквально как у моих студентов, никакого следа амбалистости, и после лекции они начинают задавать вопросы: что-то об устройстве органа спрашивают, о том, чем немецкий орган отличается от французского, о клавесинах… И я на дрожащих ногах ухожу с сухогруза, думая: бедные дети, никто их не учит, к высокому искусству не подпускает. А они люди, с душой и умом, но вот жизнь так сложилась...
- А каков зритель оперного театра, в котором вы сейчас работаете?
- О зрителях у нас есть любимый рассказ, который поведала мне наша сотрудница Таня. Идет балет "Лебединое озеро". И вдруг в тишине раздается странный звук, словно скребется мышь. "Лебединое озеро" - это ведь не "Щелкунчик". Мышей в сюжете не предусмотрено. Таня идет на звук и видит - маленький мальчик в самозабвении смотрит на сцену и в полном восторге от происходящего спонтанно грызет спинку впереди стоящего кресла. И на полу уже кучка стружек. Кресло у мальчика, конечно, отняли. Не дали догрызть.
- Из таких историй, можно было бы составить рубрику в театральной газете "Браво", но мы в разговоре ушли от начатой книги "Пятибуквие".
- Книга кончается "Трактатом о любви". Как-то моя московская родственница, большая любительница кошек, мне сказала: "напиши рассказ о любви", я ей ответила: "Я не умею". "Все умеют", - заверила тетя Зина. Тогда я так и не сумела. Спустя 20 лет решила все-таки попробовать. Пошла следом за Стендалем, за его "Трактатом о любви". Книга Стендаля написана с французской ясностью мыслей и математической точностью формулировок. Одну фразу оттуда я помню всю жизнь: "С первого взгляда рождают к себе любовь лица, вызывающие одновременно уважение и жалость". Мой трактат получился довольно хлипким в сравнении со Стендалем. Но одна формулировка, связанная с любовью, там почти по-стендалевски точна и изящна. Она принадлежит нашему любимому учителю, Юрию Александровичу Ахматову. Мы его спросили: правда ли, что любовь должна быть одна на всю жизнь? Он ответил: "Любовь одна, но объекты ее меняются".
- А какие-то отклики на первую книгу "Поверх текучих вод" последовали?
- На удивление, моя первая книга имела гораздо больший резонанс, чем я ожидала. Был только один негативный отзыв, это подруга моей сестры в Израиле - очень крупный ученый- биолог, человек чрезвычайно умный, но настроенный ко всему скептически, так вот она прочитала и возмутилась: "О чем Наташа пишет, кому это интересно? Почему она не пишет о политике?" Я обиделась и ответила, что я не пишу о политике, так же как не пишу, например, о буднях ловцов жемчуга. Я не знаю, как живут политики, ловцы жемчуга, колумбийские мафиози. Да мало ли о ком и о чем я не знаю. Пишу о том, что знаю. В книге охвачено достаточно локальное культурное и историческое пространство, и удивляюсь тому, что многим моим читателям кажется, что это написано и про них тоже. Хотя я описываю детство девочки, которая училась музыке, мечтала стать пианисткой — что, конечно, случалось не со всеми, читала книги, которые эти мои знакомые определенно не читали. Ну, кто в детстве плакал над "Доктором Фаустусом" Томаса Манна?
Наверное, не факты, описанные в книге, кажутся читателю знакомыми, а общая установка — ностальгия по прошлому, по детству... Свойство, видимо, общечеловеческое.