Актер Олег Белов на вечере памяти Александра Амелина, прошедшем 5 ноября в Самарском театре драмы, вспоминал о своем друге и партнере по сцене.

"У Саши было очень много хороших ролей. И так случилось, что мы с ним во многих спектаклях играли вместе. Но один выделяли больше всего - это "Академия смеха". Саша играл цензора Сакисаки, а я - автора Цубаки, который приходит, чтобы получить разрешение на свою пьесу. Вы знаете, я задумался, почему мы так любили этот спектакль?

Наверное, потому что мы с ним были похожи на персонажей этой пьесы, а их отношения были похожи на нашу дружбу. Это были два антагониста, которые в результате становились самыми близкими друзьями. Мы с Сашей тоже были антагонистами. Мы очень много спорили, много ругались, но это не мешало нам любить друг друга. Я шутя говорил: "Сань, ты максималист и пессимист, а я реалист и оптимист".

Единственное отличие Саши от Сакисаки было в том, что у того не было чувства юмора. У Саши чувство юмора было потрясающее, и этот юмор ему помогал в жизни. Вы знаете, самая большая его сила была в том, что он умел смеяться над собой.

Например, о Сашином храпе в театре ходят легенды, но мне больше всего нравилась история, которую рассказывал он сам. Он приехал к родителям на дачу, тогда его папа с мамой еще жили в Ростове. Я, рассказывает, приехал к ним уже вечером и лег спать. А утром просыпаюсь, пришла соседка и говорит: "Ну слава Богу, выключили у вас дизель!" А мама говорит: "Это не дизель, это сыночка приехал!"

Несмотря на всю его веселость, на то, каким сильным и мужественным он был на сцене (мы его даже между собой называли шутя "человек-гора"), в нем было очень много слабого. Он был очень ранимый, очень нежный, очень трогательный… Бывал. Вы знаете, он так любил свою семью. Он так любил маму, папу, сестру Варю. Он с такой нежностью всегда говорил о них.

Иной раз дочь так мать свою не любит, как он любил маму. Я помню, когда мама умерла, Саша поехал на похороны. А когда приехал, вечером как раз нужно было играть "Академию смеха" (к сожалению, это тоже издержки нашей профессии). Там есть такая сцена, когда в самом финале спектакля он провожает моего персонажа на фронт и говорит: "Давайте, возвращайтесь скорее, я хочу увидеть вашу новую пьесу". Я говорю: "Да я не знаю, смогу ли я вернуться, похоже, мне придется погибнуть за нашу великую родину". Саша обрывал меня: "Не смейте, не смейте так говорить, вы же сами написали: "смородина". Пирожок, который для тебя испекла твоя мать, – это единственное, за что можно погибнуть".

И вот здесь по его лицу в два фонтана хлынули слезы, и я вижу, как он плачет по маме, которую несколько часов назад похоронил... Смотрю на него и тоже не могу остановиться. И вот стоим мы, два мужика – плачем".