В основе спектакля - пьеса-фантазия "Дон Кихот" Булгакова по мотивам романа Сервантеса. Поставить ее было давней мечтой главного режиссера театра им. Дроздова "Колесо" Владимира Хрущева. К этой теме он подбирался долго. Премьера откладывалась несколько раз - менялась концепция спектакля, шло осмысление материала.

Режиссер, не раз удивлявший публику масштабными многоплановыми зрелищами, насыщенными сценическими сюрпризами, (вспомнить хотя бы "Визит дамы" по Дюрренматту), и на этот раз остался верен себе.

Само название спектакля - "Дон Кихот. No format" - открыло поле для экспериментов. О них автор честно предупредил публику, выйдя перед началом спектакля на сцену в летном шлеме, который потом окажется на голове Санчо Пансы. Режиссер вывел перед публикой и исполнителей главных ролей - Александра Двинского (Дон Кихота) и Андрея Амшинского (его верного оруженосца). С этого и началась игра со зрителями и разрушение привычного представления о Дон Кихоте. Чего-чего, а уж внешнего сходства с персонажами первоисточника режиссер не ищет. Большинство из нас представляет Дон Кихота через призму гравюр Доре и кинообраза, воплощенного Черкасовым. Высокий и худой, изможденный несчастьями романтический герой, всегда готовый вступить в бой с призрачными врагами. С пронзительным взглядом, полным гнева или страдания. Дон Кихот Двинского - совсем другой. Небольшого роста, с животиком. Седина сочетается с мальчишескими повадками. В интонациях нет ничего громоподобного и рыцарского. Скорее, это интонации 12-летнего сорванца, стремящегося вырваться на свободу из круговорота привычной будничной жизни. Да и Санчо Панса Амшинского внешне не похож на героя Сервантеса. Перед началом спектакля режиссер прочел публике описание этого героя. Дойдя до слов "густая борода", он посмотрел на Амшинского: "Что, нет бороды? Ничего, приклеим". Борода и вправду у Санчо потом появляется, но после многочисленных передряг, в которые он попадает, она исчезает.

Санчо Панса у Булгакова, Хрущева и Амшинского - alter ego Дон Кихота, и гораздо в большей степени, чем у Сервантеса. Санчо живо включается во все авантюры Дон Кихота. Он верит в свой остров, где хотел бы быть губернатором, так же, как Дон Кихот верит в то, что постоялый двор - это замок. Этот желанный остров, в конце концов, предстает в виде шляпы с тремя пальмами, которую ему надевают на голову.

В спектакле безумие странствующего рыцаря доводится до абсурда. Он смешон и нелеп на своей детской лошадке-Росинанте, катящейся на колесиках. С длинным копьем, которое гнется в дугу при первом же столкновении с ветряной мельницей. Со странным шлемом на голове, напоминающим вертящуюся бобину от кинопленки. Его желание вернуть в мир справедливость выглядит так же нелепо, как эти атрибуты героя. Но без этой нелепости, без этого безумства мир зачахнет. Некоторые сцены, субъективно, перекликаются со словами из песни Б.Г.: "Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум".

Детское начало в спектакле - это образ свободы. По замыслу режиссера, в начале своих странствий Дон Кихот и Санчо Панса похожи на двух пацанов, сбежавших из пионерского лагеря. Бегство навстречу свободе, которое находит отклик в сердцах зрителей. И правда: кому из нас хотя бы иногда не хотелось бросить все и отправиться в авантюрное приключение?

По своей форме спектакль абсолютно свободен. Так же, как и его главный герой. Фантазии режиссера вполне соответствуют фантазиям и выходкам безумного странствующего рыцаря. Динамичные музыкальные номера сменяются театром теней и видеороликами на экране. Трехэтажная вертящаяся конструкция на сцене превращается то в замок, то в постоялый двор. Образ Дульсинеи, дамы сердца Дон Кихота, размещен на рекламном баннере. А потом вдруг воплощается на экране видеопроектора, где показывается сон Дон Кихота, и в этом сне у Дульсинеи появляются усы. Актеры на сцене то и дело валяют дурака. То и дело появляется кривляющийся карлик, который включается в действие. Погонщик мулов на постоялом дворе разъезжает на велосипеде. Роль ключницы воплощает внушительного вида актер Андрей Чураев, который держит в страхе Санчо Панса и кормит из ложечки Дон Кихота как ребенка. А перед расставанием главные герои отдают друг другу пионерский салют.

На каком-то этапе в эти сценические "хулиганства" вторгается лирические начало. Например, в трогательной сцене прощания Санчо Пансы с женой и дочерью, где не произносится ни слова, а настроение передается через пластику и музыку. Или в сцене, где герои вспоминают о "золотом веке". И делается это так, что у многих зрителей возникают ассоциации с 60-70 годами прошлого столетия.

К концу спектакль все больше насыщается трагическими красками. Мир иллюзий Дон Кихота и Санчо вступает в противоречие с миром рационального, который воплощает Самсон Карраско (артист Андрей Бубнов). Именно такие люди, как этот прагматичный персонаж, играют первую скрипку в современном мире - режиссер ненавязчиво подводит нас к этой мысли.

В конце спектакля, после смерти Дон Кихота, Санчо бросает в зал жестокие слова: "Все, что вы могли, вы уже сделали. Он ушел". После чего надевает на голову странный "шлем" Дон Кихота - знак того, что продолжит следовать по его пути. И в это время на экране опять появляется видео. Герои в своих нелепых одеждах сидят вдвоем у костра, безмятежно беседуют о чем-то и едят испеченную в золе картошку. Иллюзия возвращения "золотого века".

В спектакле есть такой момент. Перед расставанием с Санчо Дон Кихот говорит: "Я найду себе другого оруженосца". На что Санчо отвечает: "А пойдет ли кто с вами?"  Он адресует этот вопрос прямо в зрительный зал. И вопрос повисает в воздухе.