"Всего лишь игра" — подзаголовок, написанный в программке. Но в действительности — это философский ребус, в котором каждая фигура, каждое движение по клетке условной доски становится метафорой морального выбора. "Нищета, жестокость и произвол воцарились в мире — таковы обстоятельства этой игры, — сказано в пресс-релизе. — Если кто и научится помогать, то это только боги. А у богов как раз первый ход".

По сюжету группа людей (Туристов? Тусовщиков? Одноклассников на родительской даче? На самом деле это не так важно) оказывается в хижине, отрезанной от мира снегопадом, — классическая ситуация изоляции, в которой наружу выходит все скрытое. Гаснет свет, авария, когда исправят — неизвестно… Чем заняться тем, кто настроился развлекаться? Найденная на чердаке древняя китайская настольная игра превращает камерную драму в почти мистическую притчу. Игроки постепенно теряют контроль, и в какой-то момент уже неясно, кто кем управляет: люди игрой или игра — людьми.

— Ощущение, что я посмотрела не один спектакль, а два, как минимум…

— Фактически — да. По форме, по атмосфере, по правилам существования. Два мира, два уровня игры, два взгляда на человека. Первый акт — это игровая, во многом документальная история.
Второй акт — совсем другой. Меняется все: декорации, сценический прием, само существование актеров. Мы полностью переносимся внутрь этой самой игры. Фигурки, которые были просто фишками в первом акте, вдруг оживают — и становятся персонажами. И история обретает совершенно иной смысл.

— Почему именно китайская игра? Это был эстетический выбор или философский?

— Это связано с Брехтом. В пьесе "Добрый человек из Сычуани" (первоначально называлась "Товар-любовь" — Прим. Волга Ньюс) действие разворачивается в Китае, в частности — в бедной, нищей деревне в провинции Сычуань. Сейчас с пьесами Брехта сложно работать напрямую. Поэтому драматург взяла мотивы из его произведений и на их основе создала второй акт — по сути, содержание самой игры.

— Кто такой добрый человек?

— Вы знаете, мне кажется, это миф, это понятие, которое уже не существует. И об этом мы пытались сказать в своем спектакле. Мне кажется, добрый человек невозможен. Наверное, мы все добрые, и одновременно никто из нас не добрый.

— А почему вы выбрали именно эту пьесу?

— Можно сказать, меня эта тема преследует с юности. Я еще со времен учебы все время к ней возвращался, делал разные наброски… И вот теперь — у нас есть большой театр, отличная труппа, которая может работать в любом жанре. Да и, если честно, не каждый театр сегодня решится взять такую пьесу уже с одним только названием. А я подумал: раз уж я у себя дома, почему бы не воспользоваться этим шансом — и поставил.

— Брехтовский театр — это, пожалуй, не совсем то, к чему привык массовый зритель. После спектакля я услышала за спиной чей-то выдох: "Да-а, сложно…".

— И это замечательно, как мне кажется. Перед каждым спектаклем звучит приветствие — это мой голос. Я говорю: "Содержательного вам просмотра". Не приятного — а содержательного. Потому что я за такой театр. Я уверен: театр не обязан развлекать. Он должен заставлять думать.

— А если человек пришел в театр просто отдохнуть, отвлечься после тяжелого дня?

— Такой театр тоже важен, и мы делаем такие спектакли. Но лично мне важно вести разговор — со зрителем и, значит, с самим собой.

— В спектакле очень ярко работают все выразительные средства — от сценографии до актерской игры. Как вы выстраивали это общее художественное пространство?

— Сценография Константина Соловьева стала своего рода визуальным кодом всей концепции. Он предложил решение, где из лоскутов кожи создано поле игры — сначала по нему движутся фигурки, потом сами актеры. Это пространство буквально дышит метафорой: сначала игра в миниатюре, потом — в человеческий рост.

Очень важен в спектакле свет. Работа Игоря Фомина — это не просто освещение, а мощный психологический инструмент. Он меняет восприятие сцен, тонко оттеняет внутренние состояния героев. Музыка Виталия Истомина, кстати, он впервые работает в Самаре, тоже стала частью этой общей интонации спектакля — она зыбкая, тревожная, на грани сна и яви.

Костюмы Яны Глушанок — выразительные, местами аллегорические — точно попадают в эстетику постановки. А пластика, поставленная Александром Любашиным, добавляет всему происходящему ритуальности. Это усиливает эффект вовлеченности в нечто древнее, мистериальное.

Ну и, конечно, актеры. Я безумно благодарен труппе. Заслуженные артисты — Ольга Агапова, Алексей Меженный, Павел Маркелов, актеры Александра Баушева, Евгений Гладких, Антонина Конева, Алексей Елхимов, Сергей Макаров, Ярослав Тимофеев, Ренат Набиуллин, Сергей Цой — играют с невероятной энергией, интуитивно, точно, как будто действительно оказались внутри этой игры с непредсказуемым финалом. Они как будто бы отбросили весь свой прошлый опыт, весь "налет" прежних ролей — и репетировали, как школьники: честно, внимательно, на равных. И я даже не могу кого-то одного выделить — это настоящая команда.

Александра Баушева, исполнительница роли Шен Те:

— Работа оказалась очень сложной. Но даже не в смысле технической сложности — скорее, внутренней, личной. Я бы, наверное, сказала так: это, пожалуй, моя первая настоящая работа в театре, несмотря на то, что я уже семь лет на сцене. Именно здесь случилось то самое глубокое, профессиональное погружение в материал и в себя. Это, конечно, заслуга режиссера. Денис Хуснияров умеет не просто работать с актером — он действительно из тебя вытаскивает то, о чем ты сам не подозревал. Где-то ломает, где-то направляет, управляет твоими эмоциями, манипулирует — в хорошем, точном смысле. Он чувствует артиста, собирает воедино все его качества, интуитивно находит нужный подход. Благодаря этому и рождается настоящая, глубокая, живая работа.