- Вы окончили театральное училище поздно - в 30 лет. С чем это связано?

- В детстве я не мечтал стать актером. Не читал стишки, стоя на табуретке. Хотя в детском саду, как многие, играл Зайчика, а потом Волка. В школе меня никогда не привлекали к таким мероприятиям, чтобы я читал стишки про Ленина - знали, что это бесполезно. Но в то же время я организовал команду КВН, и мы много чего выиграли. За счет этого меня в школе терпели. Окончил в Томске строительно-архитектурный институт, где меня тоже терпели по одной причине - я создал там СТЭМ. Потом стал работать прорабом. Как получилось, что пришел в театр? Уже потом, размышляя об этом, я понял, что для меня это был единственный способ сбежать от реальности. Хотя в жизни было, конечно, всякое - и хорошее, и плохое. Но театр - это же особый мир. Мне исполнилось 27 лет, я был начальником участка, в подчинении - больше сотни человек. И вот однажды я узнал, что Олег Павлович Табаков набирает в Томске ребят для своего курса во МХАТе. Пришел в ВТО, там сидят Табаков, Смоктуновский, Щербаков, Савина. Народу полно. Я там что-то такое пробормотал, и вдруг мне выписывают справку, что я должен приехать на конкурс в Москву. Уезжает из Томска МХАТ - приезжает Ярославский академический театр имени Волкова. Решил и туда пойти на прослушивание. Мне тоже выписывают справку - приехать на конкурс. Я выбрал Ярославль. Наверное, потому что сыграло роль сибирское жлобство. В Томском драмтеатре мне обещали квартиру, если вернусь на родину после Ярославского училища. Думаю - два года дурака поваляю, и будут какие-то гарантии для будущей нормальной жизни. А в крайнем случае хоть отдохну от стройки. Самое смешное, что я отказался на конкурсе что-либо читать. Дело в том, что ночью мне часа полтора пришлось отбиваться от пьяной толпы местных абитуриентов, которые видели в нашей томской группе конкурентов. Я подумал, что такой ценой училище мне не нужно. Тем более что после той ночи я себя не очень хорошо чувствовал. Ушел и стал собирать вещи. Но тут ко мне прибегает кто-то и говорит, что мое имя в списке зачисленных. Видимо, Глеб Борисович Дроздов, который был главным режиссером театра, сразу решил, что я среди тех, кто ему нужен.

- Как вам работалось с Дроздовым?

- Он многое сделал на российской сцене впервые, за что его постоянно били. Великий организатор и замечательный постановщик. Он мог бы, наверное, сделать хорошее драматическое шоу даже из телефонной книги. Сегодня, когда я вижу работы некоторых современных режиссеров, - ловлю себя на мысли, что это лишь жалкие осколки того, что делал Дроздов. В театре его называли папой, и никто этого не стеснялся. Он действительно был нам как отец родной. Я долгое время был немножко рафинированным актером. Перелом произошел на спектакле "Вишневый сад", где играл Петю Трофимова. Мне казалось: ну что, влюбленный студент. Так и играл. А у Дроздова был свой взгляд на этого персонажа. Для него это был такой психопатический революционер. Борец не знаю с чем. В этой роли должно было появиться что-то нервное. В театре есть такой метод работы с актером - провокация. И вот Дроздов начал меня на репетиции изводить. Я думаю, что роль свою знаю, а он все время недоволен и словечки обидные бросает. И так меня это завело… Доработал репетицию на жутком гневе. Смотрю на Дроздова и вижу милого доброго папашу. Он пожевывает свой ус (была у него такая привычка) и мягко, по-отцовски говорит: "Ну, вот Сережа, ты же можешь. Запомни эту ярость и вынеси ее в спектакле".

- Вы как актер могли ему предлагать что-то свое?

- Конечно. Режиссер видит концепцию всего спектакля, он понимает, что именно актер должен сыграть. А как сыграть - это уже должен знать сам артист. Для меня дико звучит, когда актер говорит режиссеру: "Вы мне покажите - как, а я сыграю". Это все равно, что хирург перед операцией скажет: "Вы покажите, что нужно отрезать, а я отрежу". Когда был застольный период репетиций, Дроздов выслушивал всех. Он подпитывался от нас. А мы целиком доверяли ему. Мы получали кайф от самого процесса репетиций.

- Много ли ваших персонажей совпадает с вашей психофизикой? Или между героем и актером всегда есть зазор?

- Вывешивается приказ: я должен играть такую-то роль. И я буду выкручиваться, даже если считаю, что она не соответствует моему внутреннему наполнению. Как - это уже мои проблемы. Диапазон актера должен быть широким. Над этим работают в училище. Если ты сентиментален, тебе могут сказать: "А давай-ка ты Креоном будешь в "Медее" - жестким, волевым". Тебя ломают, и это правильно. Я не очень верю актерам, которые хотят, чтобы их персонажи обязательно были хорошими людьми. И чтобы все умилялись: "Ой, какой лапонька". Вообще, в каждом из нас есть и доброта, и мягкость, и какое-то темное начало. Актеру надо просто суметь это вытащить из себя в нужный момент. И говорить со зрителем так, как мы говорим в церкви на исповеди - честно, не лукавя, не обманывая. Не врать. Просто выйти и сказать: "Да, и гадости во мне полно, но есть и что-то светлое".

- У многих актеров есть привычка наблюдать за окружающими и переносить эти наблюдения в роли…

- Это то, что ты должен делать каждый день. Что входит в понятие актерской школы? Конечно, я наблюдаю за тем, как ведут себя люди - на улице, в маршрутке. Но смысл наблюдения - не в том, что ты, например, показываешь человека, который приходит в магазин, берет курицу, долго рассматривает ее, бросает и уходит... Это можно смешно показать. Но не это главное: главное - нафантазировать биографию этого человека.

- Одна из последних ярких ваших ролей - Илл в "Визите дамы". Для вас этот персонаж - жертва или преступник?

- В большинстве постановок, да и отечественном фильме с Гафтом, Илл - это жертва, потерявшийся человек. Для меня же это мерзавец. Ведь это же он угробил своего ребенка, бросив Клару. Он совершает подлость и даже не осознает этого. А когда приходит расплата, он бросается на защиту ко всему городу: "Ребята, все мы тут не без греха, все мы напакостили по жизни, но мы же - одна компания..."  В пьесе и спектакле поднимается очень важный вопрос личной ответственности каждого. Ты напакостил - ты и отвечай. Но когда приходит время расплаты, Илл понимает, что его используют, весь город торгует им как вещью - вот в чем ужас…

- Поговорим о будущей премьере, о "Лодочнике". Чем эта пьеса зацепила вас?

- Во-первых, я почувствовал в ней неповторимый колорит Одессы. Это как хороший одесский анекдот, рассказанный на "Привозе". И потом, во многих спектаклях нашего театра, я в конце концов погибаю. Меня как-то стало это напрягать. А в этой пьесе герой возрождается. Да, он в течение долгого времени деградирует. Но когда мой персонаж оказывается перед необходимостью похоронить свою надежду, то понимает: без нее он труп, ничто. Потеря надежды - последняя степень деградации. Он заметался. И вдруг понял, что в этой жизни он не один. Что должен нести ответственность - за дочь, за любимую женщину. Он спасает их. И тем спасает себя. Ощутить, что ты кому-то нужен, - это очень важно в жизни. Вот у меня кошка в доме живет. Задержишься - уже болит душа за нее. Надо быстрее домой - накормить. Придешь - и еще извиняешься перед ней за опоздание…