Про этот спектакль ходят легенды, ради "Евгения Онегина" ездят в Москву, на него четвертый сезон как "все билеты проданы", за него получал режиссерскую "Золотую Маску" Римас Туминас, с которым самарский зритель знаком не только по досадно сорвавшимся гастролям Малого Вильнюсского театра, но и по гастролям Вахтанговского в 2010-м, когда привезли едва ли не главную московскую удачу Туминаса - "Дядю Ваню".

Правда, трансляция есть трансляция, и разница особенно заметна, если сначала смотреть спектакль на сцене, а уже после - на киноэкране. Трансляция "Онегина" грешила крупными планами, так что мимику актеров можно было рассматривать вволю, но искажалось общее впечатление.

Вахтанговский "Евгений Онегин" балансирует на тонкой грани гротескового и лирического (как, в принципе, и все, что ставит Туминас), и премьера, выпущенная в 2013-м, восхитила всех сочетанием "незашоренного", немного хулиганского взгляда на "наше все" с атмосферой неотвратимой "русской тоски". Но при таком приближении камеры тоска то и дело остается за кадром, а в объективе оказывается столько укрупненных гэгов, что страшно, как бы все не развалилось. Туминас все-таки, как та картина мазками, раскрывается с дистанции.

Онегину и Ленскому он выдает по два актера, разделяет образы на "молодого" и "пожившего". В день трансляции Онегина-старшего играл Алексей Гуськов, и это совсем не тот Гуськов, какого мы привыкли видеть в кино, а очень усталый, пожилой, меланхоличный человек с глухим голосом (драматичнее и театральнее играет эту роль в другом составе Сергей Маковецкий).

"Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей; кто чувствовал, того тревожит призрак неотвратимых дней", - первые слова Онегина на сцене. История, о которой так остроумно когда-то высказался Жирмунский ("А любит Б, Б не любит А; когда же Б полюбил А, то А уже не любит Б"), проходит перед глазами стареющего героя, снедаемого раскаяньем и "змией воспоминаний". Проходит и отражается в зеркальном заднике, подвижном, как река памяти.
Татьяну играет Евгения Крегжде - в Самару она приезжала с гастролями Театра им. Вахтангова в 2008-м Денизой в "Мадемуазель Нитуш", и если вы тоже помните ту талантливую девочку, да даже если видели ее несколько лет спустя, то полспектакля не сможете поверить, что эта взрослая глубокая красавица и есть та самая Крегжде. Впрочем, сначала Татьяна - ребенок: влюбленная Таня в первом акте возит на себе кровать, кувыркается через спинку, изнемогая от новых переживаний, полушутя пишет письмо Онегину, но уже тогда, в сцене объяснения, понимаешь, зачем нужны крупные планы: чтобы рассмотреть вот это застывшее, как от удара, лицо Татьяны, выслушивающей надменное: "Учитесь властвовать собою".

И ох, как нужно будет это приближение в финале, как важно будет видеть глаза этой холодной дамы, со слезами, "с мясом" отрывающей от себя несостоявшееся счастье. Татьяна - конечно, в центре внимания Туминаса. Онегина (пожилого) он тоже понимает, но режиссерского сочувствия этот законченный циник не удостоился. В отличие от "гусара в отставке", не выходящего из состояния подшофе рассказчика в исполнении Артура Иванова, который так горячо переживает за героиню.
Туминас - режиссер из могикан. Юпитеру позволено то, чего нельзя уже почти никому: снегомашины, осенние листья, не умолкающая музыка Фаустаса Латенаса (в которой слышится несколько знакомых мелодий) - все эти "запретные" приемы у московско-литовского режиссера так работают на атмосферу, что спектакль подхватывает тебя и кружит, кружит этим латенасовским вальсом, так что только успеваешь дивиться, что ведь работает, несмотря ни на что.

Это не идеальный театр, чтоб совсем без "провисов" и швов, но тем не менее в нем все так складно, что близко к счастью. Этот странный микс танца, музыки, беспафосно прочитанного пушкинского стиха, театральных метафор по мотивам романа и даже пушкинской биографии складывается в красивую и законченную картину - может быть, "энциклопедию русской жизни", а может, того театра, который обречен быть "старомодным", но от этого не менее притягателен.