Судьба свела с Еленой Образцовой

— Ваш репертуар весьма широк — русские и цыганские романсы, старинные песни, духовные стихи, оперная классика, современная музыка. Тут есть какой-то общий знаменатель?

— Пою то, что душа просит. Что отличается внутренней глубиной и хорошим поэтическим текстом. Громадное значение придаю слову. Даже не знаю, что больше люблю — музыку или стихи. Не могу петь то, что не имеет высокой поэтической планки. Возможно, это во многом идет от моего папы — известного поэта Бориса Сиротина. Кстати, я исполняю романсы на стихи отца, большей частью положенные на музыку самарским композитором Вячеславом Шевердиным.

Про русскую песню иногда говорят: в ней душа плачет. И, действительно, в этих песнях есть нотка какой-то просветленной печали. Есть она и почти в каждом русском романсе. Мне кажется, мы и объяснить до конца не можем — откуда в нас это стремление к светлой печали. Почему у нас в стране всегда были популярны цыганские романсы? Может быть, потому что через них душа русского человека грустит по другому миру? Оттого и духовные стихи публика прекрасно принимает, особенно в глубинке. Одна из любимейших песен этого плана – "Как по Божией горе…". Я своим академическим голосом даже эстрадные песни иногда пою, если зацепят сильно. Мне интересно попробовать разные жанры, разные направления.

— Для вас важна исполнительская традиция, когда вы обращаетесь к тому или иному вокальному произведению? Или вы об этом не думаете?

— Нет, я думаю об этом. И слушаю очень много музыки — и камерной, и оперной. Именно для того, чтобы найти что-то свое, я всегда обращаюсь к музыкальным образцам, которые кажутся мне достойными уважения. Слушая их, ты понимаешь, с помощью каких средств певец или певица передают тот или иной образ. Потом, пропуская музыкальное произведение через себя, все равно создаешь что-то свое. Потому что у тебя свой тембр, своя внутренняя потребность высказаться.

— Наверное, стараться быть похожим на того или иного исполнителя — дело бесполезное…

— А какой смысл, если я буду петь, как Елена Васильевна Образцова? Она уже есть, зачем ее повторять? А я — Жоголева. И буду петь по-своему …

— И все-таки чье исполнение вам близко?

— В классическом романсе для меня главный авторитет — как раз Образцова. Тем более что судьба меня с ней сводила.

— Каким образом?

— Я участвовала в первом конкурсе камерных певцов имени Елены Образцовой в Москве. Особых наград я там не получила. Награды пришли позднее. Но зато у меня тогда появилась возможность позаниматься с Еленой Васильевной. Началось с того, что когда я проходила мимо нее, она сказала: "У Вас очень красивый голос". Конечно, я была счастлива услышать это. Хотя сейчас понимаю: тогда я была еще совсем сырая певица. Потом, набравшись смелости, я позвонила Образцовой. Напомнила, что я участница конкурса, и сказала: "Елена Васильевна, очень прошу Вас позаниматься со мной". А потом спросила сколько будет стоить занятие. Как сейчас помню, она ответила своим низким голосом: "Я с девочек денег не беру". Занималась она со мной часа полтора. Очень жалею о том, что не записала этот урок на диктофон. Она сказала много такого, что потом мне пригодилось в творчестве. О методике пения, о том, как должна работать гортань, как брать верхние ноты… Мне тогда было около тридцати лет. Для академической певицы это уже не юный возраст. Но для нее я была "девочка". Я ведь поздно начала петь. И долгое время не знала, что у меня есть голос. Помню, правда, что в детстве изображала Тамару Синявскую и пела: "Черноглазая казачка подковала мне коня…" Но музыкальное училище я закончила как теоретик. И когда поступала туда, даже предположить не могла, что стану певицей. Потом было музыкальное отделение педагогического института. Там у меня и проснулся голос. А помогла мне распознать его наш педагог Наталья Эмануиловна Герасимова. И госэкзамены я уже сдавала не по классу фортепиано, как другие, а по классу вокала. А потом поступила на вокальное отделение нашего института культуры. Добрая память осталась о педагоге Валентине Анатольевне Андреевой, которая учила нас не только технике пения, но и многим другим жизненно важным вещам. Когда начала работать в филармонии, мне хорошо помог Анатолий Григорьевич Барабаш, который руководил отделом музыкально-литературных программ.

— Ваш голос сразу определили, как меццо-сопрано?

— Ни у кого из педагогов в этом не было сомнений.

— И какой у вас сейчас диапазон?

— Две октавы и еще три тона.

Запах сирени и иллюзии Вертинского

— Поговорим о русских романсах. Мне кажется, в них часто заложена особая драматургия. Словно это повесть, втиснутая в рамки небольшого вокального произведения…

— Да, есть романсы развернутые, драматические. Но есть и такие романсы, которые запечатлевают какое-то одно чувство, одно состояние души. Как будто мы смотрим на какой-нибудь хороший пейзаж или натюрморт. Например, романс Рахманинова "Сирень". В нем — запах сирени, ощущение весны, нежности. Мне очень близки именно таким романсы…

— Один из филармонических абонементов посвящен русским романсам. С чего началась ваша работа в этом проекте?

— Первый мой спектакль, который мы сделали совместно с заслуженным артистом России, актером Виктором Намакаренским, называется "Я дарил иллюзии". Он посвящен Александру Вертинскому. Сейчас интерес к его творчеству невероятно растет. А тогда, около десяти лет назад, он был чуть-чуть подзабыт. Однако мне очень захотелось исполнять именно его. В Вертинском есть какая-то изысканность и великая печаль о России. А как он пел и писал о женщинах! Как никто другой из авторов романсов. Вот, например, один из моих самых любимых его романсов, который он посвятил замечательной актрисе Вере Холодной. Он начинается словами: "Ах, где же Вы, мой маленький креольчик, мой смуглый принц с Антильских островов. Фарфоровый китайский колокольчик, наивный как дитя, как песенка без слов…" Какое живописание словом! Так мог придумать только Вертинский. Этот спектакль мы показали во многих городах России, и до сих пор он у нас в репертуаре. Следующий спектакль был посвящен певице еще императорской России Анастасии Вяльцевой. В основе его — старинные романсы из ее репертуара. У этой певицы жизнь была потрясающе интересной. Она была женщиной изумительной красоты. Прошла путь от крестьянской девушки до одной из самых богатых дам Санкт-Петербурга. У нее даже был свой вагон, в котором она путешествовала. Как у императрицы.

Аргентинское танго

— А сейчас какую программу готовите?

— Может быть, вам покажется это странным, но я увлеклась творчеством аргентинского композитора Астора Пьяццоллы…

— С ним ведь любители музыки знакомы в основном по инструментальным танго…

— Но у него есть и потрясающие вокальные произведения, которые мало кому известны. В программе будут его знаменитые танго в исполнении небольшого оркестра (аккордеон, гитара, фортепиано, скрипка и контрабас), три танцующие пары, литературная часть. И вокальные произведения — как на испанском языке, так и переведенные на русский.

Почему русская певица хочет углубиться в творчество аргентинского композитора? Наверное, это нам тоже близко. Мне, по крайней мере, очень интересна латиноамериканская экзотика. Вот у нас в городе гостили колумбийцы, приехавшие на чемпионат мира по футболу. Однажды мы с дочкой гуляли по Ленинградской и увидели, как они танцевали. Пластично, темпераментно, изящно! Казалось, танец у них в крови. Это был восторг. И я подумала: как же я хочу сделать программу, посвященную Пьяццолле!

— А когда программа будет готова?

— День рождения Пьяццоллы — 11 марта. К этой дате, я думаю, и подготовим нашу программу, которая будет показана в Большом зале филармонии. Режиссер этой программы — тоже Сергей Николаевич Куранов.

— Как вы полагаете, вырос ли у самарской публики интерес к музыкальной классике за последние лет пятнадцать?

— Мне кажется, да. Во всяком случае, зал филармонии во время концертов, посвященных романсам, заполнен полностью. Но интерес этот растет не так быстро, как хотелось бы. Я знаю, что в Европе, например, любовь к классической музыке — это естественно и никого не удивляет. Один мой знакомый, вернувшийся из Германии, рассказывал: когда он садился в такси, там звучала только классика. Я бы хотела, чтобы у нас было так же…