- Чем вас привлекли "Три сестры"?

- Это личного свойства история, потому что я воспитывался в семье военных, и для меня атмосфера, которую Чехов очень здорово ухватил в своей пьесе, оказалась чрезвычайно знакомой. В 1950-е люди общались примерно так же. Военные, в частности (точнее, военные инженеры).

Захотелось вернуться в то время, потому что мне его страшно не хватает. Не по той причине, что я хочу в Советский Союз, вовсе нет. Я просто хочу захватить чуть-чуть того времени, когда люди общались друг с другом как люди, а не на атомарном уровне, как сегодня, когда все в гаджетах сидят.

Если смотреть на историю, то в "Трех сестрах" почти ничего не происходит. Ну, допустим, убили Тузенбаха. А в начале пообещали, что убьют. Или там пришел Вершинин, погулял с Машей и уехал. И это все? Ради этого написана пьеса? Это странно. Чехов - не такого масштаба автор.

Мы практически реконструировали конец 19 века, и стало понятно, из чего пьеса выросла, с чем она была связана. Не только с биографией самого Чехова - человека, который вышел из несвободного мира (его отец родился крепостным), которому пришлось многие годы кормить многодетную семью. Младший брат Чехова, как ни странно, в те же примерно годы переводил "Алису в стране чудес". Старший брат был математиком - и это тоже очень важно в понимании "Трех сестер". "Лукоморье" - место, в котором Чехов писал, его гурзуфская дача.

Но, главное, Чехов ухватил совершенно замечательную и страшную вещь, очень русскую. Он рассказал, что мы предпочитаем жить в текстовой реальности. Мы не живем той жизнью, которой живет нормальный свободный человек. Потому что само по себе устройство нашей жизни - оно было таким и в 19-м, и в 20-м, и теперь, в 21 веке, - таково, что гораздо комфортнее чувствовать себя в тексте. Поэтому гаджеты в большом количестве, поэтому такая тяга к самореализации в тексте. А как только ты выходишь на улицу, свободным быть перестаешь.

"Три сестры" - история о тех людях, которые родились в том доме, в котором была несвобода. Потому что папа угнетал их. 19 лет прожила Ирина в этой несвободе, а один год - в свободе. Нам всем это хорошо знакомо, мы все пережили 1991-й год. И что было дальше с нами, с людьми, которые привыкли, что над нами есть Цербер? Андрей у Чехова располнел и забросил университет. Сестры тоже маются от того, что этого отцовского влияния на их жизнь больше нет.

Если бы я был режиссером, который тяготеет к площадному, острополитическому спектаклю, я бы сразу сделал отца чуть ли не Сталиным. Но этого делать не надо, потому что и так все понятно. Каждый человек проходил через этот этап, когда получал свободу.

- Расскажите о работе над спектаклем. Что для вас было важно?

- В нем участвует две трети театра, два состава. Задачей было максимальное приобщение к тексту в первую очередь молодых актеров. И все это время (а нам потребовалось девять с половиной месяцев) я повторял артистам, что главное - постоянное взаимодействие между ними, а не мизансцены. Мизансцена, как ни странно, выстраивается логически в ту секунду, когда актер начинает чувствовать текст.