Сегодня Алексей Золотовицкий рассказал корреспонденту Волга Ньюс о тольяттинской премьере и о своем первом режиссерском опыте - нашумевшем спектакле "Мертвые души", поставленном в столичном Центре Мейерхольда.

"Любовьвойна"

- Спектакль, который вы ставите в Тольятти, называется "Когда закончится война". Но порою, когда следишь за европейскими новостями, возникает ощущение, что она и не совсем закончилась. Люди сегодня разделены в своем понимании, в своей оценке событий Второй мировой. Этот современный контекст для вас как режиссера был важен в этом спектакле?

- Да, но я не ставил целью осовременивать пьесу. И взывать к зрителю: "Смотрите, и сегодня происходит то же самое!" Если по-настоящему вкладываешься в постановку, современность все равно прорвется в спектакль. Ведь я современный человек, относительно молодой, и почти все актеры, занятые в спектакле, - молоды. Кому-то еще нет тридцати, кому-то - едва за тридцать. Исключение - Валерий Логутенко, который играет немецкого пианиста.

Главное для меня - рассказать историю, которая была написана швейцарским писателем Максом Фришем. И это не я придумал, а у него написано, что момент духовной близости между русским офицером и немкой возникает тогда, когда он в конце спектакля рассказывает о своем участии в партизанских действиях в Крыму. Герои прекрасно понимают друг друга, несмотря на то что он толком не знает немецкого языка, а она - русского. Вначале мы вообще даже хотели поменять название спектакля и назвать его "Любовьвойна". Именно так: два этих слова, написанные слитно, как одно. Ведь в жизни этих людей действительно все было перемешано - война, любовь, ненависть. Это было какое-то варево - кто-то в нем тонул, а кто-то возрождался к новой жизни. Меня несколько смущало, что, посмотрев на нынешнее название, зрители будут находиться в ожидании увидеть что-то про войну. Наш же спектакль - это исследование о человеке.

- У Макса Фриша есть такая фраза: "По-настоящему война никому не нужна, но многие люди нуждаются в ненависти".

- Хочется, чтобы в нашем спектакле сердца зрителей были на стороне тех, кто выбирает не ненависть, а любовь. Хотя жизнь всех персонажей трагична. Некоторые из них, по существу, три года жили в подвале, почти не видя белого света. Они выходят, а их бьют прикладом по голове. Война ведет к ненависти. Можно ли ее оправдать? Не знаю. Это не такой уж простой вопрос, к сожалению. И мы не пытаемся выставлять оценки героям. А пытаемся понять, как возникают те или иные чувства - любви, неприязни... У всех нас с течением лет появляются "наросты" обстоятельств, личного опыта, трагедий, которые затемняют нашу жизнь. Макс Фриш писал: "Я не стремлюсь давать ответы, я хочу задавать правильные вопросы". Вот и мы стремимся к этому.

У каждого из персонажей в спектакле есть почти исповедальный момент - когда они рассказывают о том, что пережили. И мы понимаем, что движет этими людьми.

Макс Фриш прекрасно знал психологию и немцев, и русских. Своими корнями он был связан с Россией - его бабушка в свое время была здесь гувернанткой. И он пишет в своем дневнике, что в старости она часто с большой теплотой вспоминала свою российскую молодость. Да и сам Фриш с большой симпатией относился к Советскому Союзу (за что его в Германии часто критиковали).

"Мертвые души" - для меня это Библия"

- Как вам работалось с актерами "Колеса"?

- С кем-то сразу нашел общий язык, с кем-то - не сразу. Мы все разные, непохожие, и это здорово. Но, в принципе, ребята очень хорошие, талантливые. Перед нынешним приездом в Тольятти меня месяц не было. Я приехал и с радостным удивлением увидел, что ребята помнят все то, о чем мы говорили на предыдущих репетициях.

- Это ваш второй режиссерский опыт. Первый был в столичном Центре Мейерхольда, где вы поставили гоголевские "Мертвые души". Есть нечто общее в стилистике этих спектаклей?

- Ничего. Тут были совершенно разные задачи. В нынешней постановке я учитываю то, что эту пьесу Макса Фриша мало кто из зрителей знает. Она была напечатана один раз в каком-то старом сборнике. И мы, создатели спектакля, стараемся следовать за автором и быть этакими "Максами Фришами". А в "Мертвых душах" я больше показывал свое личное ощущение от гоголевского текста. "Мертвые души" знает каждый, их ставили тысячу раз. И я вырос на этом произведении. Для меня это Библия. Я гоголелюб, я просто купаюсь в этом тексте. Что ни слово - то подарок. По каждому предложению можно сделать отдельный спектакль.

- В Москве этот спектакль наделал много шуму…

- Кому-то из зрителей спектакль не показался близким по духу. "Как можно так извратить Гоголя!" - говорили они. На самом деле мы точно следовали тексту поэмы, не поменяв там ни строчки. Дело, мне кажется, - в том, что в советское время в школе учили, что Гоголь - социальный писатель, обличитель. Это все неправда. У Гоголя все диалоги абсолютно алогичны. Хотелось сделать на этом акцент. Когда в комнату входит Коробочка, Гоголь пишет о том, что Чичикову вдруг показалось, что сотни змей обвивают его шею. Оказалось, что в этот момент стали бить часы. И таких фантасмагорических моментов в поэме множество. Когда я приступил к работе, меня пугали: "Не заиграйся в эти фантасмагории". Но мне кажется, что спектакль получился. А когда некоторые зрители в гневе уходили с премьерного спектакля, я даже не расстроился.

Роль музыкальной ширмы

- У вас актерская семья. И мама, и папа - актеры. Советуетесь с ними?

- Нет, просто рассказываю о своей работе.

- Премьеру в Тольятти они посмотрят?

- Мама приедет. У папы нет времени. В Самаре живут папина родная сестра и другие мои родственники, они приедут. Так что группа поддержки будет.

- А на "Мертвые души" родители приходили?

- Папа пришел примерно на десятый спектакль. Единственное, что потом сказал - то, что я плохо выхожу на поклоны.

- Вы получили не только актерское, но и музыкальное образование. Сейчас музыкой продолжаете заниматься?

- Еще как! В нашей музыкальной группе я играю на акустическом пианино и пою. А еще в группе губная гармошка и электронная драм-машина. Играем старую музыку - блюзы начала прошлого века, но переиначиваем ее на новый лад. Есть у нас и свои песни.

- Ваши актерские и музыкальные опыты пересекаются?

- Во всяких спектаклях, в которые меня зовут, я играю на каких-то музыкальных инструментах (на аккордеоне или фортепиано), пою. Родители шутят, что я исполняю роль музыкальной ширмы - заполняю паузы.

- Для режиссера тоже ведь важен ритм как для музыканта?

- Конечно. Есть ведь такое понятие - темпоритм спектакля.

- А в тольяттинском спектакле какая музыка будет?

- Самая разная - немецкая, русская, восточная.

- Что в планах после премьеры?

- До лета - только актерская работа. А в дальнейшем хочется найти время и поставить спектакль, совсем непохожий на первые два. Какой именно - пока не скажу.

- Какие спектакли любите смотреть как зритель?

- Больше всего спектаклей смотрю в театре им. Маяковского, потому что я там работаю. Из других недавно посмотрел "Бориса Годунова" - этот спектакль поставил в Ленкоме Богомолов. Интересно. Но обычно смотришь спектакли с холодной головой - что-то нравится, что-то нет.

Самое сильное театральное впечатление (до сих пор оно не перебилось ничем) - это когда мы были в Перми на фестивале "Пространство режиссуры" и посмотрели построенный на тренингах спектакль эстонского режиссера Тийта Оясоо - он поставил его со своими студентами. Там была такая молодая энергия, что невозможно было оторвать взгляд от сцены. Хотя, казалось бы, просто этюды, импровизации. Он любит ее, она не любит его... Или: у нее умерла бабушка, а он не знает, как ей помочь. И тут не нужно никаких костюмов, декораций. Два человека и их история.

- Вы приветствуете актерские импровизации?

- Да, если это интересно. В "Мертвых душах" они были. В нынешнем спектакле пока не до импровизаций.

- Планируете еще работать в Тольятти?

- Если позовут - почему бы и нет?

- А какие-то спектакли "Колеса" смотрели?

- Да, и мнение о театре сложилось хорошее. Был на трех спектаклях - полные залы зрителей. Актеры - талантливые, адекватные. Техническое оснащение на высоком уровне. Вначале, когда мне предложили поработать в этом театре, многие в Москве меня отговаривали. А я рад, что сюда приехал.