"Мои воспоминания о Вячеславе Алексеевиче почему-то связаны в большей степени с гастролями, может, потому что в нерабочей обстановке человек проявляется иначе, а может, потому что времени для общения на гастролях больше. Наш последний серьезный разговор состоялся опять-таки на гастролях в Казани два месяца назад.

После спектакля я позвонила ему и сказала, что мне нужно поговорить. Встретились мы в фойе гостиницы. Вячеслав Алексеевич был уставшим и печальным, хотя спектакль прошел очень хорошо, публика долго не отпускала артистов со сцены. Почему он был таким в последнее время, оставалось только догадываться. Разговор начал он:

- Что опять случилось?

- Вячеслав Алексеевич, я увольняюсь из театра.

- Зачем тебе это надо? Что ты будешь делать в своем Красноярске?

- Я не в Красноярск.

- Что, в Омск или в Новосибирск поедешь *опу морозить?

- Нет, я в Санкт-Петербург.

- Да там театров-то хороших нет, не валяй дурака, одно...... ставят. Только в БДТ можно кое-что посмотреть да у Сени на Фонтанке.

- Я к Семену Яковлевичу.

Возникла долгая пауза.

- Вячеслав Алексеевич, отпустите, я задыхаюсь здесь, мне двигаться дальше хочется, расти, учиться, развиваться. Мне нравится то, что делает Спивак, я хочу работать с ним, учиться у него, не сердитесь и отпустите.

- Езжай…

Кто знает, наверняка ему больно было слышать эти слова, но он сделал вид, что не важно. Наутро он вышел проводить нас к автобусу, подошел и сказал:

- Нина, подумай, Гришко собирается ставить "Корсиканку" на вас с Гальченко, потом можно на звание подать.
- Я уже все решила, зачем вы мне это говорите?
- Подумай.

Через неделю он вызвал меня к себе в кабинет:

- Меня все упрекают, что я мягкосердечен, всем все прощаю. Вот список ролей, вы (он всегда переходил на "вы", когда был обижен) говорили мне, что не развиваетесь здесь, что вам надо ехать для этого в Санкт-Петербург. Вот список ролей, которые вы сыграли за 16 лет в театре (он достал два листа А4, исписанных моими ролями). Ни у одной актрисы не было столько работы.

- Дело не в этом, Вячеслав Алексеевич, я хочу двигаться дальше.

Гвоздков продолжал, как будто не замечая:

- Вот пьеса. Почитайте. Потом на звание подадим.

Он достал пьесу Иржи Губача "Корсиканка".

- Вячеслав Алексеевич, я не буду ее брать, я уже все решила.

- Ну и дура…

- Я могу идти?

- Да.

Я встала и пошла.

- Нина, если там не сложится, возвращайся. Твое место пока не буду занимать.

Этого я не ожидала от него услышать, особым умением прощать обиды он никогда не отличался.
Какой он был? Если любил, то всем сердцем, если ненавидел - тоже всем сердцем. Прощать не умел, обид не забывал. Но при всей своей жесткости и даже каком-то внешнем хамстве, внутри был раним и в каких-то проявлениях трогателен. Для кого-то он был покровителем и опорой, для кого-то - тираном и деспотом. Мог нагрубить, через час подойти и поцеловать, спросить: "Как дела, любимая, как Гала?" (так называл мою дочь Галю). Какой он был? Наверное, как мы все, со своими достоинствами и недостатками, с кем-то грубым и несправедливым, а с кем-то - незаслуженно мягким и милым. Но, как говорится в Священном Писании, "не суди, да не судим будешь…"

Приказ об увольнении он мне так и не подписал…"