Владимир Логутов давно уже не "самарский художник", но один из тех, благодаря кому Самара остается на культурной карте мира. Он выставляется в Москве и за пределами страны, его работы есть в составе почти всех выставок, представляющих современное российское искусство в Европе, но живет Логутов по-прежнему в Самаре. А 19 февраля в Москве откроется совместная выставка Логутова и классика московского концептуализма Эрика Булатова.

- Несколько дней как все обсуждают московскую выставку, на которой ты будешь представлен вместе с Эриком Булатовым.

- Это проект московского ГЦСИ, где сейчас работает наша землячка, куратор Наталья Гончарова. Она делает программу "Формальные отношения", в которой эта выставка будет уже третьей. Первую пару составили группа "Провмыза" и Владимир Башлыков, вторую – Аня Желудь и Игорь Шелковский, теперь - я и Эрик Булатов. Выставиться с Булатовым сейчас моя внутренняя потребность. Это авторитетный художник, сильно на меня повлиявший в период становления. И как раз в 2012 году я сделал серию "Структурированные пространства" - снимал город, в основном Самару, и пытался показать такой взгляд, который бы преломлял традиционную оптику. Например, два берега одновременно или пространство, закручивающееся в сферы... Это все очень формальные вещи, их трудно описать словами, но именно они будут соотнесены с работами Булатова, потому что он часто использует прием "плоскость плюс пространство". Этот распространенный в XX веке модернистский прием подчеркивает, что картина — это только плоскость. Называется "модернистская сетка". Например, пространство, а на переднем плане буквы. Художник подчеркивает, что вы видите иллюзию. Это прерывание взгляда внутрь пространства используется и в моих видео. В городе появляются странные знаки, над Волгой — пятно "белого шума"... Белый шум — это неструктурированный видеосигнал, как белый незакрашенный холст для живописца. Такое "слепое пятно" вращается над Волгой. По ней ходят рыбаки, и непонятно даже, какой век, XIX или XX.

- А если бы ты сам делал такой проект, с кем бы себя выставил?

- К этим работам Эрик Булатов подходит идеально. Такие пары можно же бесконечно составлять, при этом рождаются новые смыслы. Но я бы сам себя не решился выставить с такого уровня художником, это уж слишком.

- Ты знаком с Булатовым лично?

- Нет. Он приезжал в декабре в Москву, с ним встретилась Наташа, показала ему мои работы, он забрал диски. Очень заинтересовался тем, что кто-то из младшего поколения вот так, по своей инициативе, к нему обращается.

- Мы в анонсе выставки написали вслед за Натальей Гончаровой, что Булатов — это соц-арт. Кто-то возразил нам, что в своих интервью сам художник с этим не соглашается. Насколько можно доверять тому, что говорит о себе автор?

- Я думаю, это самая адекватная оценка. Смотря, конечно, что он говорит. Если озвучивает мотивацию или описывает, как технически создавалась работа, так непосредственно: шел, смотрю, коряга лежит красивая — тогда этому можно верить. А часто же бывает, что человека вынуждают что-то сказать ("напиши текст" или "дай комментарий"). И он проговаривает какую-то одну интерпретацию, которую где-то прочитал, она в нем фиксируется. И его работы начинают двигаться в эту сторону. Так галеристы управляют художниками, когда им нужно, например, направить его в более коммерческую сторону.

- То, что делаешь ты, часто определяют как "урбанистический формализм".

- Просто так назывались программа, которую делала Евгения Кикодзе в фонде "Современный город", и выставка в Музее современного искусства. С тех пор это определение переносится из статьи в статью. Такого направления не существует, я себя чистым формалистом не считаю, и почему урбанистический?.. Хотя под серию "Структурированные пространства" эта формулировка как раз подходит — она действительно про город, про урбанизм и абсолютно формальна.

- Ты говоришь о влиянии кураторов и галеристов на художника. На себе ты чувствовал его?

- Да, но в этом нет никакого насилия, это естественный процесс. Например, у меня есть знакомые художники, я влияю на них, а они на меня - своими оценками моих работ. А куратор пишет, оценивает, интерпретирует — и художник начинает верить в эти интерпретации, хотя произведение гораздо сложнее. Это нормально: одному куратору нравится политическое, социально-ответственное искусство — он, конечно, и выбирает такого типа художников, пишет про них, и они начинают двигаться в этом направлении. Другой любит формализм, третий — дизайнерские вещи.

- Куратор вообще - профессия последних десятилетий?

- Годов с 60-х начиная, наверное... Да, это такое институциональное явление, появившееся, когда искусство стало меньше выставляться в галереях, перекочевало в фонды. Потому что галереям невозможно продавать искусство, которое практически перестало иметь форму, концептуализм, например. Из-за этого возникли такие коммерческие явления, как трансавангард, "новые дикие"... И появились институты и фонды, у которых нет задачи продавать. Одновременно стала важна фигура куратора как "режиссера" выставки. Вообще художники, выполнявшие роль кураторов, были всегда - Андре Бретон или наш Бурлюк, например. Собрать художников, договориться по поводу пространства - это делал "главный в тусовке", менеджер и в то же время идеолог. Сейчас бывают чисто кураторские выставки, когда общее высказывание ценнее, чем отдельные произведения. Но в этом ничего плохого нет, если это хорошая, талантливая выставка.

- В России много хороших кураторов?

- Не то чтобы много, так же как и не много хороших художников. Галерей тоже, как и коллекционеров. Все очень маленькое. Людей, которые, по крайней мере, находятся в XXI веке по пониманию искусства и ощущению, "зачем они это делают", совсем немного.

- Ты по-прежнему работаешь с московской галереей "Риджина"?

- Да, и в мае у меня будет персональная выставка, я давно ее готовлю, не торопясь. У меня уже нет стремления участвовать во всем подряд, как было когда-то, я часто отказываюсь от выставок, все чаще, потому что участие интересно только тогда, когда подходишь к нему осмысленно. Но все осмыслить невозможно, поэтому приходится выбирать. У меня не было в "Риджине" выставки с 2009 , и вот наконец-то сейчас уже готово видео, готово много работ, еще нигде не показанных. Я делаю выставку с ощущением конца индустриальной эпохи. Понятно, что это процесс растянутый, такую выставку можно было делать и 10 лет назад, и еще через 10 лет, но в последние годы я особенно остро вижу, что большие производства окончательно свернулись. Бесконечные руины, ощущение покореженного металла... Вокруг этого ощущения накапливается корпус работ, из которых я хочу составить эту экспозицию: графика, инсталляции, работа с металлом, видео...

- В Самаре мы увидим ее?

- Вряд ли. Скульптуры из металла весят больше 150 кг, так что навряд ли когда-нибудь вернутся в Самару. Видео и графику - да, покажу. Видео вообще очень удобно для интернационального художника. В Китай мы, например, возили из "Риджины" огромные, 3х4 м, пластиковые панели - целая история. Видеохудожнику в этом плане гораздо удобнее — только флешку в карман положить.

- В этом сезоне у тебя было много интересных поездок.

- Осенью я ездил в Китай, где в древнем городе Гуанчжоу в музее современного искусства проходит триеннале. Выставка называлась "Невидимое" - Unseen. Тема мне очень близкая, и этим поездка была приятна. Бывает, что участвуешь в чем-то исключительно из карьерных соображений, например, летом прошлого года была Венецианская архитектурная биеннале (в художественной биеннале в Венеции, за год до этого, я тоже участвовал в составе выставки "Модерникон"). Для нее фонд "Виктория" делал выставку на тему урбанистики "Шоссе энтузиастов", но хотя серия "Структурированные пространства" идеально под нее подходит - она как раз про город, про пространство - все-таки это не то, чем я занимаюсь постоянно. Тема "невидимого" в моем творчестве гораздо важнее, поэтому эта выставка была для меня самой интересной за год. И, конечно, первый раз попасть в Китай - тоже здорово. Выставка была большая, на все три этажа музея (Китай большой, музей тоже большой), художников много, но китайских мало, в основном европейцы, двое русских (я и Владимир Архипов), несколько азиатов, куратор из Англии, Джонатан Уоткинс, в 2007-м я выставлялся у него в галерее Ikon в Бирмингеме. Вообще Китай — это пространство нашего прошлого, совдеповское пространство. Вроде бы древний город, в двух часах езды Гонконг, трехэтажные дороги - но система искусства функционирует очень плохо, провинциально. Это не Европа, где приезжаешь за неделю — экспозиция уже висит, все год назад решено... Через месяц я поехал в Грузию с выставкой Saturnalia, которую делал фонд Владимира Смирнова и Константина Сорокина. Как говорят грузинские коллеги, современное русское искусство им привозят редко. И для меня эта поездка была, конечно, знакомством со страной, очень интересным переживанием. Венеция, Китай, Грузия... Были еще какие-то небольшие проекты в России, например, в Екатеринбургском ГЦСИ выставка с политической окраской - "Новые обстоятельства". Я в прошлом году делал новую серию "Пауза" — снимал на митингах видео, имитирующее паузы. Наверное, покажу эту работу в "Виктории".

- Когда что-нибудь покажешь в Самаре?

- Галерея "Виктория" начала работать с московским куратором Андреем Паршиковым, и он приглашал меня участвовать в выставке самарских авторов, она будет в ближайшее время.

- В прошлом году ты сам был куратором выставки "Течения. Самарский авангард 1960-2012".

- Это была эпическая работа. Мне больше интересна даже не сама выставка, а то, как мы ее собирали. Это такой идеальный образец командной работы: как мы обсуждали каждую вещь, полгода конструировали выставку на бумаге, даже стены строились под конкретную картину... Прямо европейский уровень.

- Одно время ты вел образовательные программы.

- У меня с 18 февраля будет школа в фонде Смирнова и Сорокина в Москве, длиной в месяц. Я два раза вел в Самаре художественную школу, участники которой три месяца делали практические упражнения и слушали лекции искусствоведов (в основном все слышали про школу в "Арт-Пропаганде"). Но в Москве будут другие люди. Если в "Пропаганду" тогда пришли те, кто никогда не не занимался искусством, то в Москве будут дипломники школы Родченко и выпускники Иосифа Бакштейна. Мы попробуем разные упражнения, но в основном сосредоточимся на выборе стратегии. Речь идет о переносе в искусство других практик, то есть о расширении эстетического пространства за счет привлечения в него внеэстетических сфер деятельности. Например, журналистское расследование: полученный в результате набор фотографий позиционируется как изобразительное искусство. Или человек, которого приглашают на выставку, делает уборку.

У меня был такой перформанс, единственный в моей жизни: я пылесосил большой зал, в котором проходила выставка, в Тольятти. Я в предыдущей школе столкнулся с тем, что люди как понимают эстетическое? Мы берем какую-то деятельность и начинаем эстетизировать ее, "дотягиваем" до изобразительного искусства. Продавец фруктов, который красиво раскладывает фрукты. А смысл не в том, чтобы сделать это красиво, а чтобы вот это продавание фруктов вошло в пространство эстетики. Здесь можно провести аналогию с тем, как появлялись перформанс и видеоарт — за счет того, что в изобразительное искусство пришли люди из других областей. Расширять пределы эстетического можно бесконечно - так появляются новые виды искусства. Вполне можно расширить изобразительное искусство при помощи спорта, кулинарии... Здесь можно, один раз удачно выбрав стратегию, черпать из нее бесконечно.

- Ретрограды скажут, что эти люди просто рисовать не умеют (у них же действительно часто нет художественного образования), вот и придумывают разные уловки...

- На этот ретроградский подход можно ответить тысячей способов. Ну вот есть десятки видов боевых искусств и единоборств, а тебе скажут: это ты боксировать не умеешь, поэтому выдумал айкидо! Зачем тебе в XXI веке постконцептуальные практики, научись рисовать!