- Оперу Бородина ставили множество раз. В чем будет особенность вашей трактовки?
- «Князь Игорь» - это государственная опера, и, конечно, сейчас она очень востребована,  потому что взаимоотношения государства и народа находятся в сложном, противоречивом  состоянии.  Есть разные трактовки ее главных тем. Поскольку весь эфир забит чернухой, стереотипом стало выпячивание всего негативного. У меня три постановки «Князя Игоря»: одна вышла в Ростове, вторая сейчас будет в Самаре и сразу же после нее  — в «Новой опере» в Москве. Возможно, будет еще постановка за границей. Все они будут разные. Но естественно, я не могу не высказать своей оценки происходящего в нашей стране. И есть  большой соблазн удариться в негатив, потому что сегодняшняя жизнь дает для этого много оснований. Но современная режиссура - это не только реализация собственных творческих амбиций, но и понимание общекультурного процесса.

Режиссер должен понимать не только ЧТО он ставит, но и ГДЕ ставит и КОГДА. Мне показалось, что в Самаре должен быть праздник. Люди долго ждали этого театра. Он чистый, красивый, светлый. Поэтому родилось желание сделать очень красивый, белый спектакль, в котором сохранится позитивное начало.  Мы все равно верим, что у России светлое будущее. 

Темы политического авантюризма и предательства для меня в этой вещи отходят на второй план. Первый план - патриотический. Это искупление своей вины и движение руководителей навстречу народу. Это то, что мы связываем с мечтой о будущем  России. Вся моя палитра в основном будет светлой. Даже традиционно отрицательные персонажи, типа князя Галицкого, которых можно при желании довести до степени низости - в моей версии им руководит не зло, а такая русская бесшабашность и глупость, которая все время нам сопутствует. Эта идейная установка повлияла на все. Например, сценография — белоснежные храмы, роскошные костюмы, жемчуга. И, конечно, эта мысль будет выражена в поведении персонажей.
Есть, например,  такая известная сцена у князя Галицкого, которую можно представить как безудержную пьянку - до рвоты, до грязи. Мы играем ее как масленицу.  Красивая цветная сцена на воздухе — со снегом, с катальными горками, с роскошными цветными костюмами. Это ведь еще раннее христианство, где еще есть это идолопоклонство. И сама фигура Галицкого из мракобеса и захватчика власти превращается в бесшабашного удалого молодца, в котором злобы не больше, чем в любом скоморохе. Этого никогда не делали  в «Князе Игоре», но люди должны увидеть и это. Я  хочу привести эту музыку в какой-то человеческий позитив.  Все-таки, несмотря на боль, страна живет, Русь веселится, и дай бог, чтобы этого никто не отнимал.
- Хороший план, но поймут ли вас? В позитиве очень легко увидеть лакировку действительности...
- Я никогда не занимался раскрашиванием. Я не делаю инсценировки, я рассказываю свою историю. Естественно, вся нюансировка оперы остается, и драматургическая линия, может быть, даже усиливается. Боль остается, от этого никуда не деться. И тем страшнее сцена в половецком плену, где князь Игорь доходит почти до самоубийства. Я не выстраиваю праздничное шоу. Я говорю о внутреннем свете, который может исходить от русского  человека. Или мы его все-таки погасим и заплюем? Вот это меня интересовало —  энергетика спектакля. Можно не видеть ничего хорошего на Руси, можно отрицать все, что было, а можно видеть в этом какую-то надежду. Упаси Господь меня от того, чтобы я устраивал какие-то детские истории. Я не могу терять на это время.
- Как решаете сцену с затмением?
- Игнорировать такие вещи нельзя. Существует музыка и драматическая история -  но как их выразить  на сцене? Затмение может быть в умах, а можно солнышко сделать и закрыть его черным диском. Мне кажется, что затмение в человеках. То,  что никто не воспринимает его всерьез, как предостережение — это уже затмение. То же самое в финале первого действия, где приход половцев, набат и пожарище. Здесь мне нужны будут уже натуральные голоса, крики и натуральные пожары, насколько это возможно.  Там появятся гигантские фигуры идолов, степняков. Этого тоже никогда никто не делал, обычно хватало дыма и вспышек света. Тут у нас будут гигантские семиметровые огромные статуи, которые въедут прямо в людей. 
- То есть делить героев на хороших и плохих вы не будете. Это касается и деления русские – половцы?
- Свет так же драматургически силен, как тьма. Не пугайтесь слова «свет». Мы так привыкли к чернухе... Чем гаже, тем интереснее. Народ устал от этого. Все-таки я считаю, что люди должны видеть в театре то, чего они лишены в жизни. Они лишены позитива, надежды.  Их все время злят, дразнят и постоянно рассказывают страшилки. Давайте все-таки попытаемся покопаться в нашей истории и предсказать какое-то светлое будущее.
Половецкий хан Кончак — у меня порядочный человек, воин. Русские оперы удивительны именно тем, что в них нет отрицательных персонажей. «Евгений Онегин» - опера без отрицательных персонажей. Это традиция Чехова, традиция русской литературы. «Князь Игорь» - это попытка разобраться, что есть подвиг,  что такое измена, что такое преданность. Тут есть много моментов, но я не буду делать злодеев. Нет врага у русского хуже, чем он сам, сказал кто-то из великих. Мы сами себе все время ставим палки в колеса. И  с врагами нам тоже надо бы договариваться, потому что худой мир лучше доброй ссоры.
- А другие ваши «Игори» — они какие?
- Они все разные. У меня будет спектакль в Москве, где я по полной программе с Кремлем разберусь, скажу все, что я думаю. Вот там будет все довольно мрачно.  У меня будет собственная редакция, заканчиваться спектакль будет хором поселян на том свете. Мне даже интересно так загрузить свой мозг: одно полушарие работает на светлую сторону, другое на темную. Это трудно, но такова жизнь — то она черная, то белая.
У Бородина ведь есть повод и для светлого спектакля, и для мрачного. Кончак в Самаре будет радушный, хозяйственный. А в Москве - почти монстр, головорез. Нужны разные трактовки, и дай бог, чтобы наша  публика имела возможность видеть разное.

Источник: газета «Волжская Коммуна», 2 октября.