- Вы не состоите ни в одном волонтерском сообществе, но при этом вас знают все, кто связан с поддержкой бойцов в зоне СВО. Как так получилось?

- Дело в том, что мне не нужны волонтерские сообщества, чтобы делать то, что я делаю. Для того, чтобы эффективно работать, необходимо знать, что нужно на фронте, где это купить, где на это взять деньги, как это доставить нужным людям, чтобы посылка не ушла "налево" и не потерялась. Эти вопросы решаются лично, без участия большой группы людей. Моя задача - быть эффективным, а для этого не нужны лишние контакты, не направленные на выполнение задач.

- Если измерять эффективность вашей помощи в цифрах, то о каких суммах идет речь?

- Я посчитал только по одной бригаде (гвардейская Александрийская бригада, которая дислоцируется в поселке Рощинском. - Прим. ред.), что за два года привез на фронт оборудования на 140 млн рублей. А есть еще вторая бригада Рощинского гарнизона, которой передал оборудования не меньше. А всего бригад, которым мы помогали, наберется с десяток. Так что названную сумму можно умножить на два - на три.

- Кто помогает вам в покупке автомобилей, коптеров, оптики и другого дорогостоящего оборудования?

- Помогают друзья и знакомые, но не все хотят афишировать себя. Поясню на примере. В поездках на СВО я делаю отчетные видео с бойцами, в которых они благодарят меня и того человека, который профинансировал посылку. И вот один человек, мой хороший друг, мне звонит и просит убрать видео. Как он выразился: "Наша роль - давать тебе деньги, твоя - быть на виду".

Еще один случай: приезжаю на передовую и передаю большую партию "мавиков", снимаю видео, а на видео в кадр попадает брендированный пакет с логотипом фирмы. Владелец фирмы звонит и просит убрать видео, поскольку у него целая система безопасности работает на то, чтобы не было ассоциаций с СВО у компании.

Третья история - нужно было решить вопрос по поводу тепловизионных прицелов. Тогда требовалось порядка 60 штук прицелов на обеспечение двух рот, собиравшихся воевать ночью. Прихожу к знакомому и говорю: "Дай денег". А он в ответ: "Меня сегодня Зеленский включил в санкционные списки, на это дело нужно достойно ответить. Сколько надо? Бери". И таких историй, в которых я не могу называть фамилии, много.

Но есть и те, с кем работаю открыто. Прежде всего хочу назвать имя Алексея Викторовича Чадаева (российский журналист и общественный деятель, директор Института развития парламентаризма. - Прим. ред.). Я очень благодарен ему, он сильно помогал на начальном этапе, подставил плечо. В общении с ним я понял, что основная незакрытая потребность, которая вдруг именно в этой войне стала критической, - это БПЛА. В прошлых войнах их не было, а теперь они вдруг стали решающим фактором на поле боя. Никто в мире не знал до этого конфликта, что они будут играть такую роль. И никто к этому не был готов. Как выясняется, даже пресловутая израильская армия решает вопросы снабжения беспилотниками с помощью волонтеров, а они начали воевать на два года позже и видели все, что происходило на наших фронтах. И именно в это место нужно приложить свои усилия, чтобы мои действия принесли наибольшую пользу. С Алексеем Чадаевым мы до сих пор поддерживаем отношения,  несмотря на то что он сейчас уже занял должность в Новгороде, там разворачивается крупный проект по РЭБу.
Также могу назвать имя руководителя КЦПН (Координационного Центра помощи Новороссии) Александра Любимова. Это весьма дельный человек, который оказывал большую помощь в финансировании и подготовке специалистов. Еще помогает Андрей Перла (политический обозреватель, политконсультант. - Прим. ред.) - мой сокурсник, вместе учились на истфаке в СамГУ. У него есть телеграм-канал "Умный еврей при губернаторе", в котором он часто организует сборы. Обязательно нужно сказать и о Вадиме Цыганове, который мне известен не только как продюсер и муж Вики Цыгановой, но и как человек, который финансировал разработку и производство РЭБа "Покров", которая сейчас завоевывает признание в войсках и для гражданского применения. С ним я долго и много работал.
Есть и другие люди, которые финансово помогали на СВО. Например, Светлана Корытцева, владеющая косметологической клиникой в Самаре, Татьяна Карпачева - один из совладельцев аптечной сети "Вита". Татьяна в свое время оказала колоссальную помощь в плане обеспечения бригад медикаментами.

Кроме того, в Самаре есть фонд "Звезда и Лира", с одним из организаторов которого Александром Назаренко (начальник Дома офицеров Самарского гарнизона, заслуженный деятель искусств РФ, полковник запаса. - Прим. ред.). С ним я тесно сотрудничаю на протяжении многих лет, очень уважаю его, потому что это человек действия, ему можно доверять. Он меня консультирует и помогает во многих вопросах.

Не могу не назвать военного священника Михаила Советкина - он обеспечивает коммуникацию с командованием одной из бригад. Практически всегда в нашей команде в командировках на СВО - он, я и мой напарник в дороге Олег Кремнев. И отец Михаил как полковой священник, прошедший пять войн, обеспечивает нам проезд, беспрепятственное движение и документы, по которым мы едем (боевые распоряжения или телеграммы).

Отмечу и Александра Дорощенко, который в Самаре владеет автосервисом. Он нам серьезно помогал, когда мы отправляли на передовую автомобили: ремонтировал узлы, занимался закупками. Это далеко не все, только те, кого сходу вспомнил. И таких неравнодушных людей очень много.

- Те, кого вы перечислили, - уважаемые и серьезные люди, знающие как распоряжаться деньгами и умеющие это делать. То есть абы кому они не стали бы оказывать финансовую поддержку, а вас сделали ответственным и, так скажем, "публичным лицом" в среде волонтеров. Почему?

- Они знают меня лично. Знают, что ни одна копейка не уйдет мимо.

- Вы действительно эффективны в волонтерстве. Был опыт до СВО?

- В свое время я был достаточно состоятельным человеком и всегда кому-то помогал, причем и до того, как стал состоятельным, и после того, и всегда. И старался помочь до результата, до решения проблемы, а не просто отмахнуться какой-то подачкой.

Однажды, лет 15 назад, я встретился с людьми, которые профессионально занимаются помощью людям в трудной жизненной ситуации, и включился в это дело. Меня хватило ненадолго, так как я никогда не рассматривал этот процесс как постоянное профессиональное занятие и совершенно точно не собираюсь зарабатывать на этом деньги. А волонтер, который денег не получает от своей деятельности, - это "одноразовый" волонтер. Тем более если тратит на помощь людям свои личные деньги. Но сделано было тогда немало. Результаты меня удовлетворили: получилось организовать квартиру одной семье, где онкобольная мать и восемь человек детей жили в комнате 18 кв. метров. Спали по очереди. Были и другие подобные истории, не такие вопиющие, как эта с квартирой, но тоже весьма значимые: вернули матери ребенка, которого забрала опека, т.к. жилищные условия были ужасны, решили вопрос с условиями, еще что-то аналогичное.

Я себя волонтером не считаю, у меня свое дело есть, я сейчас занимаюсь помощью своей (именно своей! Я так ее воспринимаю) Российской Армии в ситуации, когда каждый, кто говорил, что хочет возрождения России, русского народа, русской культуры, должен делом показать, что он произносил не пустые слова, подкрепить их делами. Я - русский. Большую часть своей жизни считал, что нас постигла катастрофа с развалом государства, и понимал, что ничего сделать с этим не могу. А вот теперь появилась такая возможность. Надо делать, пока такая возможность есть.

Вообще, волонтерство и благотворительность - очень токсичная сфера. Когда ты начинаешь этим заниматься, то раз прийти и попросить деньги - одно. Но когда приходишь в 20-й раз, человек справедливо интересуется, почему опять к нему, нельзя ли, чтобы на этот раз помог кто-то другой.
Я разговаривал на эту тему со своим знакомым Антоном Беликовым, иконописцем и философом, кандидатом философских наук, который пошел добровольцем на фронт. До того он тоже занимался помощью и фронту, и больницам, и детским домам в ДНР. Он имеет схожее мнение: сфера токсичная, от этого очень сильно устаешь. Вопросы нужно решать оперативно, а иногда нет понимания, как это сделать. Допустим, сейчас нужна сумма в 3 млн рублей. Собрать необходимо быстро. Хорошо, если общаешься на эту тему со старыми знакомыми, зная, что тебе не откажут. А может быть и по-другому, потому что не все понимают потребности на фронте, не все доверяют. Ко всему прочему, угнетает постоянное хождение с протянутой рукой на протяжении двух с половиной лет.

И есть еще одна сторона медали: к тебе постоянно обращаются за помощью все новые и новые люди. И приходится отказывать - невозможно помогать всем, иначе ты ничего не сделаешь. Это тоже очень угнетает, постоянно думаешь, что, возможно, без этой помощи они погибли или наверняка плохо о тебе подумали, даже если для них все закончилось хорошо. Это тоже неприятно, и каждый свой отказ я переживаю.

- Вы видите обе стороны: и ту, где люди устали финансировать нужды бойцов, и ту, где воюют солдаты, нуждаясь в постоянных поставках. Получается, вы на протяжении многих месяцев разрываетесь меж двумя полюсами… Возможно, именно поэтому участники СВО и ценят волонтеров: за оперативность, отзывчивость и обеспечение необходимым "здесь и сейчас". Другой вопрос - как морально устоять волонтерам, большинство из которых через два года столкнулось с выгоранием.

- Никто не знал, когда это началось, что конца не будет. Для меня, во всяком случае, это было не очевидно. Было лишь понимание, что мне надо как-то себя встроить в систему и быть максимально эффективным: началась война, а я не могу оставаться в стороне. Но, повторюсь, я совершенно не собирался становиться волонтером и при первом удобном случае прекращу это делать, как только пойму, что кто-то меня заменил. Мои основные занятия терпят урон, полностью изменен режим жизни. Да, я на это подписался и бросить не могу. Но и не могу сказать, что сильно хочу продолжать эту деятельность.

- Количества ваших командировок в зону СВО не счесть. Какие поездки оставили наиболее сильные впечатления?

- Таких ситуаций много. Помню, например, Северодонецк. Город больше всего напоминает Новый город Тольятти - такие же блочные районы, построенные по проекту, застроенный сразу советский город с высотными домами. Бои шли в городской застройке, и эти подъезды, дома и квартиры стали укрепрайоном, который мы штурмовали. В Северодонецке я ходил по таким квартирам в этих подъездах и хорошо запомнил несколько. В одной трехкомнатной квартире нет стен на улицу - все в пыль. А соседняя, однокомнатная, не пострадала, и в ней прямо перед дверью плюшевые тапочки с мишками, в комнате кровать с покрывалом в рюшах - очевидно, здесь жила молодая девушка, вкладывала душу и средства в обустройство. А сейчас в квартире практически порядок, заправлена кровать, только поверх этого порядка вещи набросаны, на полу разбитые флаконы с духами, какие-то косметические вещи... Видимо, собиралась, брала самое ценное - и духи разбила, тапочки у двери оставила, переобуваясь. Не знаю, сколько лет было хозяйке жилья и где она, но кадры внезапно нагрянувшей трагедии и бегства впопыхах сильно врезаются в память.

Когда в 2023 году на Страстной Седмице мы ходили в местную церковь в Сватово, то сперва нас дичились - люди в форме. Но спустя несколько дней постоянных служб к нам привыкли. И девушки осмелели, подошли и спросили: точно ли мы останемся, точно не уйдем, не сдадим Сватово? Они понимают, что если мы (российские солдаты) уйдем, то им - не жить. А бежать им некуда. Они это видели по соседнему Купянску, где за один миг перекрыли дороги, и люди, которые уехали в соседний город на пару часов купить автомобильные шины, назад вернуться уже не смогли. Семьи остались там, они - здесь. И они хорошо знают судьбу жителей Купянска, которые сотрудничали с Россией, в любой сфере (хоть учителя в школе с российскими учебниками, хоть управдомы, которые вынуждены контактировать с нашими военными, показывать им квартиры под сдачу, решать вопросы с водопроводом и т.д.) - в Купянске их убивали.

Помню и ситуации с обстрелами. Об одном эпизоде, когда наши ожидали украинского наступления, я часто рассказываю в интервью. Мы тогда вчетвером приехали в зону СВО, заехали в одну бригаду уже под комендантский час. Высаживаю отца Михаила и говорю, что сейчас поеду дальше, в другую бригаду. Ко мне подходит офицер и говорит, что ехать не нужно: если отправимся с включенными фарами, то не доедем. А там достаточно большой участок, километров 15, который идет параллельно линии фронта на расстоянии 3-5 км до украинских позиций, где нужно проезжать с выключенными фарами. И тут до меня доходит, что если украинцы ударят, то перережут дорогу, и обратно за отцом Михаилом я уже не вернусь. Задаю ему вопрос в лоб: приезжать ли мне за ним или оставлять его здесь. А между строк - " тебя тут бросать и дальше ты сам, или мне ехать обратно и, вероятно, нарваться на украинцев или на пулю?"  Он отвечает, что приезжать не нужно. И вот все эти вещи - а они страшные - их нужно проговаривать вслух. Кто кого будет вытаскивать в случае чего, кто кого бросит… И там это совершенно реальные разговоры.

Еще один эпизод: в расположении вдруг началась непонятная активность. Приходят какие-то люди, стучатся в дом, говорят, что они от хозяев (мы дислоцируемся в охраняемом доме), мол, они их прислали, просят показать, что внутри. Потом замечаем, что вроде и в соседних домах колышутся занавески, и это похоже на наблюдение или слежку. В этой напряженной обстановке вечером к нам приходит местная жительница и просит вызвать "скорую" для ее мужа. Ночь, с нами едет офицер, потому что комендантский час и передвигаться нельзя. Мужчине действительно плохо, и мы говорим женщине, что забираем его с собой и везем в госпиталь. Она впадает в истерику, рвется с ним. В итоге офицеру удается ее успокоить и отпустить с нами мужа, мы везем его в больницу, переоборудованную под госпиталь, передаем врачам. На обратном пути заезжаем к той женщине - сообщить, что все хорошо, мужчину доставили и ему окажут помощь. А на следующее утро в 6:32 встаю умываться, и тут приходит первый HIMARS (американская реактивная система залпового огня. - Прим. ред.). Мне тогда удалось укрыться в бомбоубежище в подвале этого дома. Потом уже выяснилось, что четыре ракеты пришли - и как раз в ту больницу, куда мы отвозили этого мужчину…

И это далеко не все истории, о многом просто нельзя рассказывать. Но все они - чрезвычайно тяжелые.

- Как изменились запросы с передовой с марта 2022 года? Что было актуально два года назад, что нужнее сегодня? И остались ли какие-то позиции неизменными?

- С транспортом там сейчас вопрос стоит не такой острый, потому что налажены поставки от волонтеров. В свое время только я прислал порядка 40 автомобилей. Раньше все поставки носили беспорядочный характер: просили отдельные подразделения, им присылали. А теперь введено правило: все машины должны быть военными, проходить на балансе системы.

Что касается еды: продукты туда везти не нужно. Солдат там хорошо кормят, и тратить ресурсы волонтеров на то, чтобы гонять туда автомобили со сгущенкой и тушенкой, точно не надо. То же относится к одежде, термобелью. В 30 километрах от линии фронта есть населенные пункты, в которых все это можно купить с избытком.

По-прежнему необходима оптика, коптеры, рации. И здесь волонтер сможет быть максимально эффективным. Выигрыш в тактическом плане дают связь и разведка. Связь - это радиостанции, разведка - это коптеры. Это то, чем мы можем помочь.

Причем связь нужна постоянно, особенно во время наступательных действий. Уходит, допустим, группа из пяти человек, а обратно возвращаются не все - один, два, три человека. Те, кто не вернулся, уходили с рациями и там их и оставили. Формируется новая группа, но раций уже нет, а чтобы штурмовать, нужно каждого обеспечить рацией. Соответственно, после каждого штурма это надо делать вновь. Я привозил туда несколько партий по 300-400 раций, в общей сложности несколько тысяч отправил.

Разведка - это коптеры. Противодействие вражеским коптерам - РЭБ. С ним и у нас, и у противника все плохо. Окопный РЭБ же не разрабатывался. Мы на самом деле первую войну ведем, на которой такую колоссальную роль играют коптеры. И коптеры сейчас переигрывают РЭБ, это вечное соревнование брони и снаряда. И сейчас снаряд, то есть коптер, побеждает, а броня, то есть РЭБ, плохо разработана, в малом количестве производится и требует системного профессионального применения - чтобы хорошо закрыть территорию подразделения, нужно несколько средств РЭБ, которые правильно расположены, обеспечены электроснабжением и еще переезжают с позиции на позицию, чтобы их не вычисли РЭР и не уничтожили. Если коптеры - это китайские гражданские "Мавики", перепрошитые под военные задачи, и их можно в большом количестве купить на китайских заводах, то РЭБ сейчас делают у нас на маленьких предприятиях, купить их за рубежом невозможно, и появление каждого нового РЭБ приводит к тому, что противник вносит корректировку в свои дроны, и РЭБ теряет эффективность.

- Помимо материальных запросов, вы поддерживаете и моральный дух солдат. Так, в начале лета в Александрийскую бригаду на СВО поступила икона ХIХ века, которую вы в составе инициативной группы реставрировали. Какова, по-вашему, сегодня роль религии и ее символов на войне?

- Есть расхожее мнение: на войне помогают коптеры, промедол и православие. Ну то есть это вещи, которые помогают в решении каких-то задач (разведку провести, обезболить, успокоить и мотивировать). Я не согласен с таким утилитарным подходом. Я православный человек, и у меня на это другой взгляд. Православие - это не таблетка, не энергетический батончик, которым зарядили человека, чтобы он пошел в атаку. Это намного глубже - это основа жизни и отношение к жизни и смерти. Православие отвечает на вопрос, зачем я это делаю. Все, чем занимаюсь, делаю только по одной причине: потому что считаю, что мы правы и делаем то что нужно. Но вера в окопах - не какой-то вынутый из сундука старый плащ, с которого стряхнули пыль, потому что дождь пошел, напялили и пошли под дождем таскать, пока солнце не взошло и он стал не нужен, его можно хоть обратно в сундук, хоть на помойку. Вот это отношение мне сильно не нравится. Вера не нужна нам, чтобы воевать, - вера нужна нам для того, чтобы мы стремились к Богу, чтобы отдавали, а не для того, чтобы что-то получить от Бога, даже в условиях боевых действий.

Я сделал и передал на фронт шевроны с Казанской иконой Богородицы. Мы уже раздали около шести тысяч штук, в ближайшее время еще 10 тысяч раздадим.

На шевронах изображена икона, есть надпись, что с ней мы побеждали поляков, Мазепу со шведами, французов... Это основная воинская икона России, с которой мы отстаивали государство. Считаю, очень важно почитать Казанскую икону Богородицы, во-первых, для понимания, в каком историческом, а, главное, духовном контексте происходят события, и, во-вторых, для нашей победы. Казанская икона является связующим звеном нас и нашей истории, с предыдущими поколениями людей, отстаивавших государство Российское.
Старая икона 19 века, которую мы привезли, была встречена очень хорошо. Мы прошлись с ней по ротам и штурмовому отряду, везде служили молебны, а потом служили молебен в штабе бригады, все командование бригады было там. Она стала бригадной. И она будет с бригадой, дальше будет идти по боевому пути. Но отмечу, что и другая наша бригада тоже хочет икону. Это идет от самих солдат, я видел, как они просят отца Михаила их крестить.

- Ваша деятельность неоднократно отмечалась наградами Минобороны РФ. Понятно, что и без медалей, наград вы делали бы то же самое, но что значат эти награды для вас? Насколько вообще важно волонтерам быть оцененным?

- Это очень важно, и не только для меня, а для всех, кто начал выгорать. Часто у многих возникает желание все бросить, от всего этого уйти. И в этом отношении награда действует как таблетка: показывает, что ты нужен и важен. Ведь негатива очень много, сталкиваться с тем, что с тобой перестают разговаривать, начинают избегать, приходится постоянно. Я говорил о ситуации, когда ты ходишь сам с протянутой рукой. Но есть и обратные случаи, когда к тебе приходят за помощью, а ты не можешь ее оказать. И это тоже большой негатив. В этом отношении награды - большое подспорье.

- Помимо общественной деятельности, вы еще отец школьников. На ваш взгляд, насколько эффективно сегодня школа воспитывает в детях дух патриотизма? Какую роль вы отводите дома патриотическому воспитанию?

- Меня в школу приглашали один раз, я брал с собой человека, который приехал и общался с учениками, он может много чего рассказать и крайне интересен детям. Это первое. Во-вторых, школьники и педагоги нашей школы №81 собрали средства для покупки квадрокоптера Mavic 3 Thermal, нарекли его в честь стрелка-радиста, гвардии сержанта, Героя России (1996), участника Великой Отечественной войны Виталия Жалнина, именем которого названа школа, и передали бойцам СВО. 

Но я не могу отслеживать все события. Конкретно наша школа делает шаги в правильном направлении, об остальном сказать не могу. В школе №81 очень хорошая директор, которая сама долго занималась волонтерской деятельностью.

Что касается семьи, то я своих детей - а у меня их шестеро - не воспитываю вообще. Просто не знаю, как это делать и что для этого нужно. Но, к примеру, старший сын, если я его о чем-то прошу, делает. Прошу отвезти коптер или передать посылку - выполняет. Как они относятся к моей деятельности - не знаю, никогда не спрашивал и не хочу.

- В заключение скажите, пожалуйста, несколько слов читателям, бойцам, волонтерам и всем нам.

- Хочу пожелать нам, чтобы сохранилась Россия, сохранился русский народ и наша культура, наш язык, наша вера, православная церковь, чтобы мы могли жить так, как мы считаем нужным. Желаю, чтобы была сохранена наша история, чтобы мы в ней (не только в будущей, но и сейчас) видели себя, видели, что всем тем людям, которые жили до нас, за нас не было стыдно, чтобы мы их не предали. Чтобы то, что они нам передали, мы сохранили и передали дальше.